Приз - Полина Дашкова

Рейч замолчал, и стало тихо в гостиной. Григорьев слышал егосиплое дыхание и шорох страниц. Рейч быстро листал книгу, наконец нашел, чтоискал.

— Забавно, что Лида Баарова тоже вела дневник. «Я былавлюблена в этого сильного мужчину, начиненного властью. Он целовал каждыйсантиметр моего тела, он делал все, чтобы в первую очередь наслаждение получилая, а не он. И даже когда он предложил мне незнакомые виды любви, я неиспугалась. Мы занимались любовью всю ночь, и если бы не утреннее совещание уГитлера, Йозеф бы не остановился никогда!». Она умерла всего лишь два годаназад. Я встречался с ней в Праге. Она до глубокой старости не могла забытьсвоего маленького косолапого любовника.

— Да, все это очень интересно, Генрих, но вы знаете, ужетретий час ночи, — сказал Григорьев, — я бы хотел…

Рейч болезненно сморщился и помотал головой.

— Не перебивайте меня, Андрей. То, что я рассказываю, оченьважно Эта информация для вас сейчас ценнее любой другой Вы сами поймете, чутьпозже. Пока просто поверьте мне на слово. Не спешите, и вы не пожалеете, чтопотратили ночь. Вы спасли мне жизнь, а я не люблю быть в долгу. Если хотитеспать, выпейте еще чаю.

— Хорошо, — вздохнул Григорьев, — хорошо, Генрих. Простите,что перебил.

Рейч кивнул, улыбнулся и перевернул страницу.

— Роман с Бааровой чуть не стоил Геббельсу карьеры. Он впалв немилость. Но случай и сообразительность спасли его. В Париже был убитнемецкий дипломат. Убийца оказался евреем. Геббельс выступил перед боевикамипартии на юбилее «Пивного путча» и призвал отомстить евреям. Так был придуман иорганизован грандиозный общегерманский еврейский погром 9—11 ноября 1938 года,вошедший в историю под названием «Хрустальная ночь». И сразу за этим последовалприказ Геббельса всем евреям носить на рукавах желтые звезды. Фюрер былдоволен. Он простил своего пылкого министра и вновь приблизил его к себе. Направах близкого друга, вождя и божества помирил Йозефа с Магдой. Каждогоочередного ребенка, который рождался в этом семействе, называли на букву «Г».Гильде, Гельмут, Гельда, Гайде, Гедда, Гольде, — Рейч поднял тяжелый том иподнес почти к самому лицу Григорьева семейную фотографию Геббельсов.

— Я знаю, что она их всех отравила в мае сорок пятого, —сказал Григорьев и отвернулся.

— Не сомневаюсь, что вы это знаете, Андрей. Но сомневаюсь,что вы когда-нибудь взяли на себя труд подумать — почему? Согласитесь, средиисторических персонажей всех времен и народов вряд ли найдется вторая такаядама. Представьте, с той степенью живости, с какой позволит вам ваше воображение.Молодая красивая женщина, очень женственная, холеная блондинка с большиминежными глазами. Не пьяница, не наркоманка, не сумасшедшая. По отзывам всех,кто ее знал, милая, обаятельная, чувствительная. Она укладывает шестерых своихдетей в кроватки. Младшей девочке три года. Перед этим она попросила врача,который оставался вместе с ними в бункере, вколоть детям инъекции морфия, акогда они заснули, собственноручно вложила каждому в рот по ампуле с цианистымкалием и сжимала им челюсти, чтобы ампулы раскололись.

Григорьев встал, прошелся по гостиной, закурил.

— Генрих, а зачем мне это представлять? — спросил он тихо,по-русски

Но Рейч. казалось, не расслышал вопроса.

— Врач предлагал ей вывести детей из бункера, отвести вгоспиталь, отдать под опеку Красного Креста. Знаете, что она ответила?«Невозможно. Это дети Геббельса». Взяла из шкафа шприц, наполненный морфием, ивручила врачу. Врач потом плакал. Его звали Гельмут Кунц.

Он был хорошо знаком с доктором Отто Штраусом. Между прочим,именно Отто Штраус снабдил всех, кто остался в бункере к маю сорок пятого,ампулами с цианистым калием.

— Генрих, а как к вам попал его перстень? — спросилГригорьев.

— Я же сказал, не спешите. Всему свое время. На Очереди унас совсем другой персонаж. Мартин Борман. Сын мелкого почтового служащего изпровинциального городка. Хальберштадт. Закончил курсы специалистов сельскогохозяйства, пока учился, стал активным членом Молодежного объединения противзасилия евреев, при Германской национальной народной партии. Торговалпродуктами на черном рынке, был успешным спекулянтом. Умел делать деньги наголоде и безработице. В НСДАП вступил в двадцать седьмом году, через год сталначальником хозяйственного отдела. К тридцатому году сблизился с Гиммлером,помогал налаживать финансовый механизм работы СС, стал управляющим кассывзаимопомощи НСДАП.

— Я читал, ему удалось ускользнуть из Берлина в мае сорокпятого, — сказал Григорьев, — он скрылся в Латинской Америке вместе с деньгамипартии.

— Нет. Он погиб в Берлине, прорываясь сквозь оцепление. Ноточно это стало известно только четыре года назад, когда провели экспертизу ДНКостанков. Впрочем, это совсем другая история. Мартин Борман перстня «Черногоордена» не носил, в теорию космического льда не верил. Он верил только вденьги. Он знал, как их достать, и умел ими распорядиться. Деньги стояли длянего на первом месте, а власть на втором. Он заработал любовь и доверие фюрера,отстегивая ему наличные нужды крупные суммы из кассы взаимопомощи партии, акассу пополнял, выбивая еще более крупные суммы из карманов самых богатыхпромышленников Германии. Упрямо теснил своим мужицким крепким плечом всех, ктоподбирался к фюреру слишком близко, и в итоге стал тенью Гитлера. Контролировалего личные расходы, строительство резиденций, все, вплоть до кухни и подарковЕве Браун. Но я упомянул этого хитрого жадного орангутанга лишь потому, что онудивительно похож на тех, кого сегодня у вас в России называют олигархами.Смотрите, как интересно. Я, кажется, уже говорил вам, что Владимир Приз какбудто родом из Третьего рейха. А Мартин Борман вполне современный персонаж.Время — понятие относительное. Я думаю, если бы эти двое встретились, они бы неплохополадили.

— Но, слава Богу, они никогда не встретятся, и вообще,Генрих, не каркайте!

— Что? — Рейч удивленно шевельнул бровью. — Вы хотелисказать, не будьте вороной?

— Нет. Совсем другое, — Григорьев улыбнулся, — я хотелсказать: не накликайте беду.

— Разве слова что-нибудь меняют? Нет, Андрей. Болтать можночто угодно. В истории работают совсем другие механизмы. Все повторяется,переплетается. После Первой мировой войны в Германии никто ни во что не верил.Нищета, безработица, коррупция, ночные клубы, игорные заведения, публичныедома. Обнаженные танцоры и танцовщицы извивались перед пьяной публикой. Это«была эпоха черной магии, астрологии, садизма и мазохизма. Немцы, затаивдыхание, следили за громкими судебными процессами над маньяками и вампирами.Газеты печатали самые жуткие подробности убийств. Жестокость стала чем-то вродеобщенационального наркотика. Все странное, извращенное, патологическоеприветствовалось, все нормальное, здоровое объявлялось скучным и серым. Вам этоничего не напоминает? Германия после Первой мировой, Россия после развала СССРпохожи, как родные сестры.