Вишневая - Линн Берг

В спину аккурат рядом с мироновским вогнали еще один острый нож. И если с первым она почти научилась жить и успешно его игнорировать, второй едва не оказался для Вишневецкой фатальным.

— Я, по-твоему, во всем виновата?

— Нет, — раздраженно вздохнула Есеня, — конечно, нет. Во всем всегда виновата я. И что бы я ни делала, как бы ни старалась, я всегда буду огромным разочарованием.

— О чем ты говоришь?

Притворялась она или действительно не понимала очевидного, оставалось лишь догадываться. Изумление на лице матери почти можно было назвать искренним.

— Помнишь, что ты сказала мне, когда я взяла серебро на чемпионате России?

— Что ты молодец…

Есеня тряхнула головой:

— Нет, не это. Ты сказала, что в следующий раз я смогу получить золото, если буду стараться.

Возможно, дело было не только в словах Дани, и крышку гроба ее спортивной карьеры заколотил не он один. Сидя после награждения с опухшей, посиневшей ногой она по детской наивности ожидала хоть каких-то слов поддержки от самого близкого человека в семье, а в ответ получила лишь бездушное наставление, выдавленное наружу сквозь поощрительную улыбку. Ни одна чертова медаль не пресытила бы амбиций матери. В тот день это стало кристально понятно.

— А что ты мне сказала на выпускном в школе? — не дожидаясь ответа, Есеня выпалила, — жаль, что аттестат не с отличием.

Наверное, тогда последний воздушный замок, не выдержав напора, и рухнул. Рухнул вместе с глупой надеждой на то, что мать хоть когда-то останется полностью удовлетворена ее достижениями. Больше Вишневецкая не ждала от нее похвалы и не стремилась так отчаянно добиться ее расположения. Все делалось по инерции, из чувства страха, из нежелания нарываться на очередной скандал.

— Ты за всю жизнь мне два приятных слова сказала. Я даже и не вспомню, когда слышала от тебя в последний раз «я тобой горжусь». Тебе все мало, тебе всегда недостаточно. Ну прости, что я такое недоразумение, мама.

Что-то внутри с хрустом надломилось. Первый, едва слышный треск донесся откуда-то из глубины грудной клетки. Мерзкое чувство, будто она вновь лишается контроля над ситуацией, толкнуло Есеню к входной двери. Сжимая в руке потяжелевший рюкзак, она без всякого сопротивления обогнула тело матери и проскользнула в коридор.

— Куда ты собралась? — без надежды на ответ повторила Елена Владимировна.

Все еще влажный шарф укутал шею. Шнурки на кроссовках впопыхах Есеня стянула узлом и затолкала концы под язычок. Мать все с тем же непониманием таращилась на нее с противоположного конца квартиры, не решаясь остановить. Прежде чем скрыться за дверью, Вишневецкая процедила будто бы самой себе под нос:

— Избавлю этот дом от своей разочаровывающей персоны.

И вот она снова на улице. Снова бежит. Без цели, без четкого плана. Совсем одна. И снова запрещает себе думать, будто мысли способны больно обжечь. Успокаивается лишь когда взлетает по ступенькам к знакомой квартире навстречу теплому свету и запаху корицы. Лишь тогда она чувствует, наконец, как возвращается возможность дышать.

— Я переспала с Мироновым, об этом узнала мать, устроила скандал, и я ушла из дома, — на выдохе выдала Есеня.

Настя в немом недоумении замерла в дверном проеме.

Глава 17

— Так, заходи, — твердо скомандовала она, шире распахивая дверь.

То ли от нервов, то ли от холода пальцы на руках заметно дрожали. Едва справившись с верхней одеждой, Сеня устало рухнула на диван в единственной комнате и принялась растирать замерзшие щеки. Настя, прежде чем атаковать ее тяжелым артиллерийским запасом вопросов, заботливо поинтересовалась:

— Тебе налить?

— Только чаю.

— Принято.

Телефон в кармане толстовки загудел раздраженной вибрацией. Кажется, осознание произошедшего наконец добралось до матери. Не было никаких сомнений в том, что одним встревоженным звонком она не ограничится и будет обрывать трубку до тех пор, пока Есеня не сподобится ответить. Говорить больше, чем она уже успела высказать, желания не возникало. Выставив режим «без звука», Вишневецкая отложила смартфон экраном вниз.

В руках появилась горячая кружка с еще дымящимся чаем. Терпкий запах мяты, мелисы и зверобоя ударил в нос. Со сбором трав Синицына не прогадала: перевозбужденному организму требовался покой.

— Выкладывай давай.

Есеня щедро вдохнула исходящий от кружки пар и принялась неторопливо рассказывать. Две недели к ряду каким-то загадочным образом ей удавалось успешно делать вид, что все произошедшее ее никак не коснулось. Все это было нелепой случайностью, дурным сном, событием одного чертового дня. Те стены, что она так старательно громоздила все это время, должны были надежно укрыть ее от последствий. Но в своем стремлении найти безопасное убежище, Есеня лишь выстроила клетку для самой себя. И оказавшись вдруг в ловушке, она ощутила, как пространство вокруг начало сжиматься, отрезая пути к отступлению. Рано или поздно это бы произошло. Так или иначе правда всплыла бы наружу. Жаль лишь, что случилось это при таких обстоятельствах.

Как бы отчаянно она ни пыталась засунуть эмоции в ларец и упрятать его как можно глубже, как бы ни старалась убедить себя, что можно просто перешагнуть через все это и двигаться дальше, Вишневецкая нехотя признавала, что план ее был изначально обречен.

В конце концов, лед треснул. На последних словах из уголков глаз предательски просочились слезы. Кажется, она давно уже не плакала — не находила в себе сил. Сейчас же, когда в притворстве не было нужды, когда пришло, наконец, понимание, что ее не осудят за слабость, она позволила себе по-настоящему разрыдаться. Некрасиво, с потекшим макияжем и мокрым носом. Все тело содрогалось вместе с выходящим наружу потоком слез, да так, что Насте пришлось отобрать кружку из ее рук, чтобы не расплескать по полу остатки чая.

— Все правильно, — приобняв ее за плечи, ласково ворковала Синицына, — поплачь и станет легче.

А ведь она даже не подошла к самой сути, только упомянула о том, что случилось после отключения, и как позже обо всем узнала мать. Оставшаяся часть истории горьким комом встала посреди горла. Но, если уж она решилась быть откровенной, стоило пойти до конца.

Есеня громко шмыгнула и принялась неаккуратно размазывать по лицу растекшуюся туш:

— И это еще не самое страшное.

Наста тяжело втянула носом воздух, но вслух ничего не сказала.

— Когда я вышла из номера, в коридоре я столкнулась с девушкой. И, судя по всему, это была девушка Миронова.

На этих словах Синицына замерла. Совладав с собой, она осторожно поинтересовалась:

— Почему ты так решила?

— Потому что я слышала, как она вломилась к нему в