Пелагия и красный петух - Борис Акунин

Взялась за ручку и вдруг вскрикнула – мило,беззащитно, по-девичьи.

Отдернула кисть, и Бердичевский увидел набезымянном пальце капельку крови.

– Гвоздь вылез! – с досадой сказала монахиня.– Давно пора новую ручку сделать, медную. – Полезла за платком.

– Позвольте, позвольте! – вскричал МатвейБенционович, не веря своему счастью. – Платком нельзя, что вы! А если, не дайбог, столбняк! Вдруг там микробы! Это нужно высосать, я читал... в однойстатье.

И совсем потерял голову – схватил Пелагию заруку, поднес уколотый пальчик к губам.

Она так удивилась, что не догадаласьвысвободиться. Только посмотрела на заботливого прокурора особенным образом,словно увидела его впервые.

Догадалась?

Но сейчас Бердичевскому было все равно. Оттепла ее руки, от вкуса крови у него закружилась голова – как у изголодавшегосявампира.

Матвей Бенционович втянул соленую влагу чтобыло сил. Жалел только об одном – что это не укус смертельно ядовитой змеи.

Пелагия опомнилась, выдернула палец.

– Выплюньте! – приказала она. – Мало ли какаятам грязь!

Он деликатно сплюнул в платок, хотя, конечно,предпочел бы проглотить.

Смущенно пробормотал, уже раскаиваясь в своемпорыве:

– Я немедленно выдерну этот мерзкий гвоздь.

Ах, беда! Догадалась, непременно догадалась! Сее-то проницательностью. Теперь все, станет избегать, сторониться!

Снял с оглобли фонарь, из ящика под сиденьемвзял щипцы (необходимая в экипаже вещь – вынуть занозу из копыта, если лошадьзахромает).

Вернулся на крыльцо строгий, деловитый.Вытянул коварный гвоздь, предъявил.

– Странно, – сказала Пелагия. – Кончик ржавый,а шляпка блестит. Будто только что вколочен.

Бердичевский посветил фонарем. Увидел, чтоострие поблескивает. От крови? Да, и от крови тоже. Но поблескивало и выше,чем-то масляным, более светлого колера.

У прокурора перехватило дыхание, только теперьуже не от любовного томления.

– Скорее! В больницу! – закричал он в голос.

Профессор Засекин, главный врачМарфо-Мариинской больницы и всероссийская знаменитость, ранкой на пальце незаинтересовался. Осмотрел, пожал плечами и даже йодом не помазал. Зато к гвоздюотнесся в высшей степени серьезно. Отнес в лабораторию, с час колдовал надчем-то и вернулся озадаченным.

– Любопытный состав, – сказал он прокурору иего спутнице. – Для выведения полной формулы потребуется время, но тутприсутствуют и Agaricus muscarus и Stryehnos toxifera, а концентрация кишечнойпалочки просто феноменальна. Такой пунш намешали, что ой-ой-ой. Если бы вы,голубчик, не отсосали эту гадость сразу же после травмирования... – Докторвыразительно покачал головой. – Удивительно, что ранка совершенно чистая.Знать, очень уж от души сосали, со страстью. Молодец.

Матвей Бенционович покраснел, боясь взглянутьна Пелагию. А та переспросила:

– «Намешали»? Вы хотите сказать, профессор,что это состав искусственного изготовления?

Бердичевскому стало за себя стыдно – оглупостях тревожится, а тут такое.

– Вне всякого сомнения, – сказал профессор. –В природе этакого компота не встречается. Здесь мастер поработал. Да не изнаших – в Заволжске и лабораторий таких не имеется.

Прокурор похолодел, когда осознал весь смыслэтого заявления. Изменилась в лице и Пелагия. Матвей Бенционович в этот миглюбил ее так, что в носу сделалось щекотно. Сказали бы ему сейчас: вот субъект,который замыслил погубить дорогое тебе существо, и статский советник кинулся бына злоумышленника, схватил бы его за горло и... Здесь у Бердичевского, человекамирного и отца семейства, потемнело в глазах и приключилось затруднение вдыхании. Он прежде и не подозревал в себе такого неиетовства.

Незамедлительно, прямо среди ночи, вархиерейском доме был созван чрезвычайный совет.

Матвей Бенционович был бледен и решителен.Внешне сохранял спокойствие, только чаще обычного хватался за нос;

– Теперь очевидно, что это не маниак-одиночка,а целая банда. Таким образом, главной становится версия «варшавских». У этойпублики расквитаться за своего считается делом чести. Если уж вбили себе вголову, что их подельника погубила сестра Пелагия, то не успокоятся, пока ее неубьют. Я оставлю все прочие дела, поеду хоть в Варшаву, хоть в Москву, хоть вЖитомир, но разыщу мерзавцев. Однако сколько продлится расследование,неизвестно. А между тем, нашей дорогой сестре угрожает смертельная опасность, имы даже не можем предполагать, с какой стороны последует удар в следующий раз.Тут, владыко, надежда только на вас...

Преосвященный, которого подняли с постели, былв халате и войлочных туфлях. Дрожащие от волнения пальцы дергали и рвалинательный крест.

– Ее уберечь – это первое, – сказал Митрофанийхриплым голосом. – Только о том и думаю. Ушлю подальше, в какую-нибудь тихуюобитель. И чтоб никто ничего. А тебя даже не спрошу! – прикрикнул он надуховную дочь, ожидая от нее сопротивления.

Но монахиня промолчала. Видно, хитроумнаякаверза с гвоздем не на шутку ее напугала. Бердичевскому сделалось так жалкобедняжку, что он часто-часто заморгал, да и владыка насупился, закряхтел.

– В Знаменском монастыре, что на Ангаре-реке,игуменья моя воспитанница, я тебе про нее рассказывал. Место удаленное, тихое,– загнул преосвященный один палец, а за ним и второй. – Еще на реке Уссурихороший скит есть. Чужих за десять верст видно. Тамошний старец мне друг. Самтебя отвезу – хоть на Ангару, хоть на Уссури, куда пожелаешь.

– Нет! – в один голос воскликнули прокурор имонашка.

– Вам нельзя, – пояснил Бердичевский. –Слишком заметны. А уже ясно, что они за нами следят, глаз не спускают. Нужнопотихоньку, скрытно.

Пелагия присовокупила:

– Лучше всего одной.

– И хорошо бы, конечно, не в монашескомоблачении, а переодеться, – предложил Бердичевский, хоть и был уверен, что идеюотвергнут.

Митрофаний и черница на это переглянулись,ничего не сказали.

– Я клятву давала, – нерешительно молвилаПелагия, чем привела Бердичевского в недоумение (о существовании госпожиЛисицыной прокурору известно не было).