Пелагия и красный петух - Борис Акунин

– По такому случаю от обещания тебя разрешаю.Временно. Доберешься Лисицыной до Сибири, а там переоблачишься. Ну, говори,куда хочешь?

– Чем в Сибирь, я бы уж лучше в Палестину, –заявила вдруг сестра. – Всегда мечтала о паломничестве в Святую Землю.

Неожиданная мысль мужчинам понравилась.

– В самом деле! – вскричал Матвей Бенционович.– За границу всего безопасней.

– И познавательно, – кивнул владыка. – Я тожевсю жизнь мечтал, да времени недоставало. А ведь член Палестинского общества.Поезжай, дочка. В скиту тебе томно будет, я твой непоседливый нрав знаю. А тампопутешествуешь, новых впечатлений наберешь. Не заметишь, как и время пройдет.Я же отпишу и отцу архимандриту в миссию, и игуменье в Горненский монастырь.Постранствуй в Палестине паломницей, поживи в обители, пока Матвей злодеевловит.

И епископ сразу сел к столу, писатьрекомендательные письма – на особой бумаге, с архиерейским вензелем.

Предосторожности были продуманы до мелочей.

Утром Пелагию увезли на карете «скорой помощи»– многие это видели. Прибежавшим в госпиталь ученицам объявили, что начальницасовсем плоха и пускать к ней никого не велено. А ночью монахиня выскользнулачерез черный ход, и Бердичевский отвез ее за пятнадцать верст от города, намаленькую пристань.

Там ожидал катер. На нем конспираторы отплылиеще на пять верст и остановились посреди Реки.

Полчаса спустя показался сияющий огнямипароход, который спускался от Заволжска вниз по течению. Катер замигал лампой,и капитан, заранее предупрежденный секретной депешей, остановил машину – тихо,без кричания в рупор и гудков, чтоб не будить спящих пассажиров.

Матвей Бенционович помог Пелагии подняться потрапу. Впервые видел ее не монашкой, а дамой – в дорожном платье, в шляпке свуалью.

Все время, от самой больницы, из-за этогонаряда сбивался на непозволительные фантазии. Повторял про себя: «Женщина, онапросто женщина». В душе прокурора трепетали сумасшедшие надежды.

Пелагия же была рассеянна, мысли ее виталигде-то далеко.

Когда ступили на палубу, у Бердичевского вдругсжалось сердце. Ему послышался чей-то голос, печально сказавший: «Прощайся. Тыникогда ее больше не увидишь».

– Не уезжайте... – понес сбивчивую чушьзапаниковавший прокурор. – Я места себе... – И встрепенулся, осененныйспасительной, как ему показалось, идеей. – Знаете что, а может все-таки наАнгару? Владыке нельзя, так вас бы я сопроводил. А потом уже возьмусь зарасследование. А?

Представил, как они будут вдвоем ехать черезвсю Сибирь. Сглотнул.

– Нет, я в Палестину, – все так же рассеяннопробормотала путешественница. И вполголоса, про себя, прибавила. – Только быуспеть. Ведь убьют...

Про «успеть» Матвей Бенционович не оченьпонял, но концовка его отрезвила. И устыдила.

Жизнь дорогого существа в опасности. И егодолг – не шпацировать с дамой сердца по сибирским просторам, а разыскатьзлодеев, и как можно скорей.

– Клянусь вам, я отыщу бандитов, – тихо сказалстатский советник.

– Верю, что найдете, – ласково ответила Пелагия,но как-то опять без большой заинтересованности. – Только, думается мне, небандиты это, и похищенные деньги тут ни при чем... Ну, да вы сами разберетесь.

Капитан, лично встречавший экстреннуюпассажирку, поторопил:

– Сударыня, нас сносит течением, а тут справамели. Нужно запускать машину.

Пользуясь тем, что Пелагия не в рясе, а вплатье, Бердичевский поцеловал ей руку – в полоску кожи над кружевнойперчаткой.

Она коснулась его лба губами, перекрестила, ипрокурор, посекундно оглядываясь, стал спускаться по трапу.

Тонкий силуэт сначала подернулся сумраком, апотом и вовсе растаял в темноте.

Пелагия шла за матросом, который нес чемодан.На палубе было пусто, только под окном салона дремал какой-то любитель ночноговоздуха, закутанный в плед до самого носа.

Когда дама в шляпке с вуалью прошла мимо,закутанный шевельнулся, подвигал пальцами.

Раздался сухой, неприятный треск: кррк-кррк.

Мало кому выпадает счастье при первом жевзгляде на Святую Землю увидеть ее таинственной и прекрасной, какова она и естьна самом деле.

Полине Андреевне Лисицыной повезло. Порт Яффа,морские врата Палестины, предстал перед ней не желто-серой грудой пыли икамней, а мерцающим елочным шаром – как в детстве, когда подкрадешься ночью кдверям рождественской залы, заглянешь в щелочку, и сначала ничего не видно, апотом вдруг блеснет во тьме что-то круглое, переливчатое, и сердце сожмется впредвкушении чуда.

Так получилось и с Яффой.

Как ни пыхтел пароход, как ни шлепал колесами,но не успел достичь желанного берега до заката. Черное небо слилось с чернымиводами, и обманувшиеся в ожиданиях пассажиры уныло побрели укладывать вещи. Напалубе остались лишь госпожа Лисицына да крестьяне-богомольцы, весь багажкоторых состоял из холщовой котомки, медного чайника и паломнического посоха.

И самое малое время спустя двери мракаприоткрылись. Сначала зажегся одинокий огонек, похожий на бледную звезду. Потомон сделался ярче, рядом возник второй, третий, четвертый, и вскоре из-загоризонта на море выкатилось золотистое яблоко города-скалы, все в крапинкахтусклого света.

Крестьяне повалились на колени и затянулимолитву. Лбы так истово застучали по палубе, что Полина Андреевна, лелеяторжественность минуты, заткнула уши. Ветерок донес с берега слабый ароматапельсинов.

«Иоппия», произнесла вслух путешественницабиблейское название порта.

Три тысячи лет назад сюда сплавляли из Финикиикедры для постройки Соломонова храма. Среди этих волн Господь велел китупоглотить строптивого Иону, и был Иона в китовом чреве три дня и три ночи.

Пароход замедлил ход, остановился, залязгалцепью, протяжно гуднул. На палубу выбегали пассажиры, возбужденно галдя наразных наречиях.

Волшебство было нарушено.