Волшебный магазин - Анна Сергеевна Родионова

он уже проходит на следующий тур и ему надо только побольше чего-нибудь выучить, да он это и сам понимал.

Но когда вся десятка отчитала и им предложили пройти в другую дверь, он понял, что они прошли все и теперь их просто ведут для короткой консультации. Но и короткой консультации не последовало – их просто выпроводили на улицу через какой-то боковой выход. Из их десятки не прошел ни один.

«Позвольте, – билось в его голове, – скажите, дяди, я ведь красивый, ведь этого не отнять…» В голове много всего билось, голова просто трещала.

– Что же делать? – спросила одна совсем неинтересная девочка. – Куда теперь?

Денис прислушался, совет бы не помешал. Один немолодой мальчик, лет за двадцать пять, сказал:

– В Москву надо, там сейчас институт открыли, берут всех, но только за плату.

Денис даже слушать дальше не стал, он просто побежал на Московский вокзал. Москва – вот где оценят его внешние данные. Хотелось обогнать всю эту шушеру и приехать первым. Адрес частного вуза он знал давно, но хотел испробовать сначала бюджетные возможности.

И вот он студент Мастерской Федора Федоровича Божко, заслуженного артиста, о котором говорили, что в молодости он гениально сыграл в кино Дзержинского.

Выдали красивый в синей твердой обложке студенческий билет. Мальчиков было человек восемнадцать, остальные девочки – штук сорок. Денис потерялся в этом цветнике. Один парень предложил снять на троих однокомнатную квартиру. Будет дешевле. Сняли на пятерых – стало еще дешевле. Потом бегали по барахолкам, скупали раскладушки.

А какое было праздничное открытие! Погода не подкачала. Народу – бесконечная толпа счастливчиков. Расставили по курсам, у каждой группы были таблички: режиссеры, операторы, актеры. Раздали огромное количество белых шаров и строго приказали держать их за веревочки пока не дадут сигнал – выпускать! Все фотографировались, делали селфи. И сразу возникло ощущение: это наши, это не наши!

Ректор Иван Мефодиевич Петров в демократичной джинсовой куртке сказал проникновенные слова поздравления. А потом знакомые по телеэкранам будущие преподаватели стали давать советы, как надо учиться. А один просто спел, да еще как – спел, студентам совет, как надо учиться в стиле рэп.

И вот дали сигнал – выпускаем шары!

И под оглушительный гимн полетели вверх, как белые птицы, целые гроздья гигантских шаров. Некоторые тут же застревали в высоких деревьях, а другие выбирались в открытое небо – все выше и выше!

Какой восторг! Как звучит старая клятва: «Учиться, учиться и еще раз учиться!»

Ни секунды не пожалел Денис Изаксон, что стал студентом этого замечательно вуза.

Слезы у Сашеньки Скрябиной всегда были наготове. Железы слишком близко расположены. Причем плакала она легко по любому поводу. Сначала она оплакивала свои провалы, а ведь это такой болезненный удар по самооценке – ужас. Потом она узнала, что в Москве как грибы после дождя открываются частные актерские школы. Доки в делах поступления давали исчерпывающие комментарии: где хорошо, где не очень, где слишком дорого, где просто далеко.

Сашенька выбрала телевизионный вариант вуза. Она знала, что телевидение – это тот единственный вид искусства, который уважают ее консервативные родители. И они согласились заплатить за полгода, до зимней сессии. А там видно будет. Вернется в Ковров и займется делом – пойдет в радиотехнический. Сашенька сама понимала, почему не заинтересовала серьезные театральные вузы – ее проклятый рост. Нет, она не лилипут, конечно, но рядом с рослыми и даже несколько перезревшими старшеклассницами – у каждой за плечами по аборту, она выглядела недоноском. Зато она хорошо пела, и ее любили в школе за песни Махалии Джексон, которые она пела низким хриплым голосом на блестящем английском языке. Собственно, на каждом своем поступлении она намекала, что лучше бы она спела, но ей логично говорили: «У нас не консерватория, а драматическое искусство».

Теперь она плачет от счастья. Она студентка, и у нее настоящий студенческий билет, по которому можно бесплатно ходить в самые труднодоступные московские театры: в «Гоголь-центр», в «Театр. doc», в МХТ и Электротеатр Станиславский.

По примеру мальчиков девочки тоже сняли небольшую квартирку на пять человек. Но уж постарались – сделали уют, поставили цветы в стеклянные банки на подоконники и завели будильник на шесть утра. Кто-то первый нажимал кнопку, и они спали дальше, не в силах подниматься к первой паре.

В квартире с Сашей были две Полины из Новосибирска и две Ксюши из маленьких городов: одна из Анжеро-Судженска, а другая из Юрги. Кемеровская область их сблизила. Поначалу показалось, что они собрались просто чудом: столько общего, такие планы на будущее, такая гордость, что стали студентами. Потом начались разногласия – прежде всего по вопросу дежурства. Принцип пионерлагеря – единственное коллективное местопребывание, которое они знали, здесь не годился.

Обедать они собирались в институте у тети Дуси. Но завтракать хотелось дома. Вопрос упирался в проклятые деньги. У Полин их было достаточно, но они не собирались кормить всю ораву. А напротив, Сашенька собиралась жить очень экономно. Не до жиру было и Ксюше из Юрги. Они объединились со Скрябиной. Ксюша из Анжерки обиделась, она мечтала о веселом общежитии, веселых утренних встречах за столом, как в американских фильмах, с хулиганскими разговорами о мальчиках и о сексе. Она проверила свои финансы и примкнула к Полинам.

Теперь по утрам Ксюша из Юрги и Сашенька варили овсянку на воде и пили дешевый растворимый кофе с сухарями. А на другой стороне кухонного столика пировали Полины с другой Ксюшей – они покупали еду в «Азбуке вкуса». Отношения стали напряженными. Ксюша из Юрги быстро уезжала на ранние лекции по русской истории. А Сашенька бежала в библиотеку изучать систему Станиславского.

Москвич Рома Малинин стал старостой. По своим деловым качествам он был гений. Сразу после начала занятий он предложил желающим подзаработать, поехать выступить на некий корпоратив в чиновной среде, где готовы были заплатить хорошие деньги за то, чтобы их профессиональный праздник прошел не так тоскливо, как в прошлом году. Рома позвал Сашеньку спеть, Дениса поухаживать за чиновницами, хотел, чтобы поехала и Тамара, но та решительно отказалась, сославшись на вечернюю работу.

Тогда поехала Настя из Белгорода, она сказала, что умеет показывать Пугачеву. И еще две Полины из Сашиной квартиры. Они были совершенно разные: высокая блондинка и мелкая брюнетка, но сдуру покрасились – блондинка в брюнетку, а брюнетка в блондинку. Денис сразу ими увлекся, но потом запутался, кто из них кто. Обе Полины были из Новосибирска и читали стихи Эдуарда Асадова. Зрителям нравилось.

А Рома замечательно читал басни, причем самые-самые заезженные превращались у него в шедевр, который он будто сейчас буквально у всех на глазах написал. «Ворона и лисица», например. Какое же примитивное существо эта дура – лисица, впрочем, ворона тоже не Спиноза, но какие же мы все, гомо сапиенсы, по сравнению с ними – умные, цари природы, властители мира. Это всем льстило.

Было непонятно, как такой талант не мог поступить на бюджет, но пути Господни неисповедимы и привели его в институт Ивана Петрова. Заплатили всем по-честному. Но больше не позвали. Тогда Рома стал договариваться с детскими садами и жэками – но там не платили, зато кормили.

Родители у Ромы давно разошлись – мама мечтала, что сын выучится на хорошую специальность и тогда можно будет вздохнуть. Но она понимала его мечту и готова была терпеть. Рома ничего не сказал, что институт частный. Он тайно встретился с отцом и имел с ним очень тяжелый разговор. Никто не мечтает, чтобы его сын стал артистом.

– А армия? – спросил он Рому.

– Там дают отсрочку.

– Это надежный, серьезный институт? Его не закроют?

– Что ты, папа, этого не может быть.

– Но ведь не государственный?

– Да, поэтому я пришел просить у тебя денег.

Отец переменился в лице. Потом засуетился, заспешил, посмотрел на часы:

– Роман, мне пора.

– Папа, я прошу у тебя в первый и последний раз в жизни. В первый…

– Ты прости, но у меня сейчас затруднения… Мой партнер…

– И в самый последний раз. И я клянусь мамой, что я больше никогда не приду к тебе с подобной просьбой.

В голосе Ромы, особенно при упоминании матери, послышалась такая боль, что отец дрогнул.

– Тебе сколько?

– Много.

– Сколько много?

– Мне надо закончить четыре курса и тогда пойти работать. Рассчитываю тебе когда-нибудь отдать.

После паузы отец склонил голову в знак согласия.

Настя была