Волшебный магазин - Анна Сергеевна Родионова

пожала плечами. Но явно не одобрила.

– Рано еще, – сказала она, – получится фальшиво.

В последний день я нажал кнопку на экране планшета и послал текст на киностудию. И мы отпраздновали этап работы.

Пошли к морю. Садилось солнце совсем не в ту сторону, как у нас. И луна лезла на небо как-то неправильно. Но, в принципе, было хорошо. Короткий момент, когда сдал работу и ее еще никто не обосрал. Это будет впереди, и даже довольно скоро.

На берегу, именно на нашем месте на толстом обломке вынесенной морем секвойи, сидели двое, очень тепло одетые. Вид у них был такой, как будто их тоже вынесло вместе с секвойей. Они как-то особенно тоскливо молчали.

Это были Ипполит и Мелисандра. Я их сразу узнал.

– Ладно, идем собираться, – сказал я Сандре, – самолет завтра рано.

Перелет был, как всегда, утомительный. У Стругацких было такое выражение: «Нуль-транспортировка». Как будто не я проношусь сквозь безумные расстояния своими мелкими частицами, из которых состою, не я сквозь время и пространство, а время и пространство сквозь меня. Наверно, именно в этом смысл нашей жизни.

Сандра наконец спала, но плакала во сне. У меня сжималось сердце. Я собирался с ней расстаться, она об этом не знала, хотя, может, догадывалась.

Еда была опасная, и тут же заболел живот.

При посадке стало укачивать.

В зале ожидания стоял Ипполит.

Если синопсис прошел, завтра я приступаю к сценарию.

Он стоял все в той же теплой одежде, как и там, на пляже. Неподалеку Мелисандра ела мороженое.

Они караулили меня в зале ожидания. Как ни в чем ни бывало.

Кольнуло сердце, заныла пятка, запершило в горле.

Двойной бурбон с цикутой

Оба смотрели друг на друга с величайшей неприязнью. Как будто их силой притащили в это кафе и приказали встретиться. А на самом деле Алёна долго выбирала на сайте знакомств среди старых и лысых и выбрала этого человека – среднего возраста, по профессии программист, он на фото казался симпатичным и не агрессивным. Теперь на нее смотрело какое-то чудовище, готовое сбежать, но почему-то не убегающее.

Чудовище тоже было обескуражено – на снимке была очень милая сорокапятилетняя девушка с мягким выражением лица и красивыми волосами. А сейчас перед ним стояла раскрашенная оторва – и смотрела на него с омерзением. И сама была омерзительна.

Оба подозревали друг друга в самых худших намерениях.

– Алёна? – с надеждой, вдруг ошибся, спросил Игнат.

– Да, – неприятным хриплым голосом сказала оторва и спросила: – А вы Игнат?

Хотелось, чтобы он ответил «нет». А он сказал «да». И так мерзко сказал это «да», что стало ясно, что он только что отсидел за групповое изнасилование и жаждет новой крови.

– Пить будете? – злобно спросил Игнат, явно имея в виду не чашку чая.

– Буду, – с вызовом сказала шалава Алёна, – двойной бурбон с цикутой.

Оба помолчали. Официантка мелькала вдали, и надо было длить этот мучительный диалог. А длить-то зачем? Кому это надо? Но они почему-то длили, даже несколько нервничали, почему это их так долго не обслуживают. Наконец официантка подошла, и оба заказали по стакану чая с бергамотом. Озадаченная грошовым заказом, официантка удалилась. Оба смотрели в сторону. Каждый ругал себя за бессмысленную трату денег.

Чай принесли в пакетиках и две большие чашки бывшего кипятка. Алёна равнодушно развернула бумажку и опустила в чашку.

– Э-э-э, – попытался вернуть официантку Игнат, – чай холодный.

Но она уже исчезла. Кипяток был явно из-под водопроводного крана. Игнат ушел с чашкой в руках качать права. Алёна достала сотенную и положила на стол. Потом встала и двинулась к выходу. Наткнулась на Игната. Он закричал: «Они не верят, что чай холодный. Они говорят – он остыл». Алёна сделала попытку обойти неприятного человека, но не удалось. Он всучил ей свою чашку и побежал за второй. Понесли обе чашки на кухню. Там долго ахали, особенно над Алёниной с мокрым растрепанным пакетиком и говорили на непонятном языке.

Им перевели, что кулер сломался и уже поставили чайник. Пришлось вернуться.

– Всюду китайцы, – зло заметил Игнат.

– Они люди, – обозлилась Алёна, – им тоже жить охота.

– А мы нет? Мы дерьмо? Нам из-под крана можно?

Принесли целый чайник уже с заваркой. Несли двое: один чайник, другой две чашки. И были очень вежливыми.

– Стараются, – одобрила Алёна крутой кипяток.

– На чай хотят, – Игнат наливал в блюдце.

Это была первая фраза, которая понравилась Алёне.

– Ну так на чем мы остановились? – дуя на блюдце, спросил Игнат.

– Что мы дерьмо, – буркнула Алёна, тоже наливая чай в блюдце, но пролила на себя и обожглась.

У них дома никогда не пили с блюдца – бабушка считала это купечеством. Но бабушки давно не было. Родители старились и мечтали только об одном – чтобы Алёна обрела личную жизнь. А она не обреталась. Пришлось пойти на крайность, связаться со службой знакомств. Но и тут не повезло.

Игнату же не повезло трижды – все жены его бросали и он приобрел такой комплекс неполноценности, что мама не горюй. А мама как раз горевала.

– Ты говорила, работаешь с больными детьми? Какими больными?

– Заразными, – сказала Алёна, – очень заразными.

– Теперь понятно, – сказал Игнат, – отчего ты такая злая.

– Заразиться боишься? Маску носи.

– Почему я? Ты заразная, ты и носи.

Помолчали. Чаю уже не хотелось.

– И сахар несладкий, – продолжал ворчать Игнат, – раньше кубинский был – сладкий.

– А теперь чей? Китайский?

– Что ты из меня расиста делаешь?

– Я делаю? Да мне на тебя плевать, – Алёна бросила затею с блюдцем и собралась уйти, но заметила, что сотня исчезла со стола.

– Ты взял?

– Что взял?

– Здесь сотня лежала.

– Конечно я, я всегда беру все, что плохо лежит.

– Но здесь лежала сотня. Я положила сотню за холодный чай. А ее нет.

– Слушай, что ты от меня хочешь?

– Чтобы ты вернул сотню.

– Я не брал твою сотню.

– А сказал, что взял.

– Мало ли что я сказал. У меня юмор такой.

– Тогда заплати за меня. У меня нет лишних денег.

– А если не заплачу?

Алёна достала кошелек и стала унизительно долго считать мелочь. Руки тряслись. Копейки падали. Игнат, отвернувшись, ждал, когда она наконец уйдет. Алёна отсчитала сумму, как ей казалось, достаточную для оплаты чая и положила на стол.

– А налог? – спросил Игнат. – На добавочную стоимость.

Алёна о таком никогда не слышала. Она перетряхнула сумку в поисках завалявшейся мелочи.

И вдруг у Алёны брызнули слезы. Игнат вмиг как будто подавился. Официантка на подходе к их столику за расчетом, согнулась вдвое, наклонилась к полу и задохнулась в выворачивающем душу адском кашле. В первый момент это казалось смешным – не взрослые люди, а дети в ее инфекционном отделении. Но дальше у Алёны мысль не пошла, потому что ей стало трудно дышать. Из кухни выскочили китайские повара и тоже зашлись в кашле.

Люди задыхались и кричали: «Что это? Кто это сделал? Полиция, срочно вызовите полицию!»

Охранники матерились, не понимая, что делать. Одна клиентка увидела поваров и закричала: «Вот! Вот они!.. Это всё китайцы! Это они, они!..»

Охранники окружили поваров, то ли чтобы арестовать, то ли спасти от праведного гнева.

«А эти, эти, – показывали две тетки на охрану, – они ведь с ними заодно! Они хотят нас убить!»

Посетители хватали свои вещи, стремясь к выходу. А охранники, сами задыхаясь, не пускали и требовали оплаты. Кто-то швырнул купюру, но ее никто не подхватил. Высокий женский голос крикнул: «Сейчас все взорвется!» Началась настоящая паника. Мужики кричали: «Это зарин, зарин!» В узком проходе организовался затор.

Игнат схватил крепко Алёну за руку. В другой она держала свою сумку. Игнат просипел: «Да брось ты ее к черту!» Но ее пальцы заклинило. Он волок ее силой куда-то на кухню, там был служебный выход. Он вышиб дверь, и они глотнули обожженным горлом свежего городского воздуха.

Китайцы и охрана были уже на улице. Случайные прохожие вмешались в толпу, желая понять происходящее. Толпа угрожающе увеличивалась.

Игнат отволок Алёну подальше от здания к осенней клумбе, покрытой яркими настурциями. Там Алёну наконец вырвало. Прямо на настурции. А потом и Игната. Оба склонялись над низкой чугунной оградой и мучительно освобождали свой организм от ядовитого газа.

Подъехала полиция. Полицейские ринулись вглубь, но довольно скоро выскочили обратно. Народ все подходил.

– Знаешь, – с трудом произнес Игнат, – нам лучше уйти, пока не замели в отделение.

Алёна хотела сказать, что она лично не чувствует себя ни в чем виноватой, а, наоборот, хотела бы