Вишневая - Линн Берг

в неведении совсем не хотелось. Это было бы нечестно по отношению к нему. И хоть час был совсем ранний, она в порыве банального страха передумать живо клацнула по знакомому номеру и принялась слушать протяжные гудки.

Как оказалось, долго ждать не пришлось. На другом конце кто-то спешно поднял трубку.

— Привет, пап, — не дожидаясь вступительной реплики, севшим голосом прошелестела она.

— Есеня, где ты?

— Я ночевала у Насти, со мной все в порядке.

Насколько это было вообще возможно, учитывая обстоятельства. Вспомнив о том, что Синицына до сих пор мирно сопит на диване, Есеня поспешила прикрыть дверь в комнату.

— Я так и подумал. Скажи мне адрес, я за тобой приеду.

— Не надо, я останусь здесь.

Одна лишь мысль вернуться сейчас домой, посыпая голову пеплом в надежде на покаяние, вызывала внутри горячую волну протеста. И все, что так тщательно пытались охладить вчера слезы, вспыхнуло с удвоенной силой вновь. Обида, злость и разочарование. Они вдруг захлестнули так, что запылали кончики ушей.

— Дочь, это несерьезно, — щедро поддавал в топку отец, — если возникла проблема, ее нужно решать разговорами. Мы с твоей матерью всю ночь не спали, уже думали в полицию звонить…

Есеня беззвучно усмехнулась. И что бы они им сказали? Что их совершеннолетняя дочь ушла из дома? Каков нонсенс! Наверняка, районное отделение не поскупилось бы отстегнуть целый отряд на ее поиски.

Удивительным образом Андрея Аркадьевича интересовало лишь моральное состояние матери, а на саму Сеню, было будто бы абсолютно наплевать. Холодным порывом откуда-то из прошлого донеслись все давно забытые воспоминания, как отец при любой ссоре требовал от нее смирения и трепетного отношения к чувствам других.

— А не хочешь узнать, как у меня дела? — несдержанно прошипела Есеня. — Ну так, в порядке интереса.

— Вот давайте соберемся все за одним столом и поговорим.

Его, как всегда, нордически спокойный тон распалял все сильнее, ведь под каверзным «поговорим» обычно без всяких «но» подразумевалось многочасовое выслушивание нотаций и упреков в покорном молчании. Из такого разговора Есеня, как правило, имела право лишь повторять одно до безобразия раздражающее «извините», даже если виноватой себя отнюдь не считала.

— Нам разговаривать не о чем, — твердо отрезала она, хоть и понимала, что слова эти обращены по большому счету к матери, а не к отцу. — Обсуждать произошедшее я не буду. Я не ребенок, чтобы меня отчитывать за то, что я делаю в ваше отсутствие. Мама ведь тебе все рассказала, да?

Сомнений не было, она бы не смогла сдержать в себе такое. Оставалось лишь догадываться, в каких красках преподносилась эта история, и как на нее отреагировал сам отец.

— В общим чертах, — туманно бросил он.

— Так вот передай маме, что извиняться за это я не буду. И домой я не вернусь. Сейчас точно нет.

В трубке повисла тишина. Любые уговоры, угрозы и требования не имели ни малейшего смысла. Насильно волочить ее домой они не имели права, да и адреса у родителей не было. Андрей Аркадьевич вне всяких сомнений понимал, что любая попытка вернуть дочь в текущий момент обречена на провал. Но даже эти мысли отчего-то не успокаивали и лишь подгоняли сердце тревожно клокотать в груди.

— Тебе что-то нужно из вещей? — донеслось наконец с другого конца трубки. Вздох облегчение бесшумно вырвался наружу.

— Все самое нужное я уже взяла, на первое время, думаю, хватит.

— Сколько ты планируешь оставаться у Насти?

Есеня в задумчивости прикусила губу. Пренебрегать ее гостеприимством не стоило, но и никаких сроков Синицына перед ней не ставила, ограничившись неопределенным «сколько влезет». В том же духе пришлось отвечать и отцу:

— Не знаю, как пойдет…

— Я скину деньги на месяц.

— Пап, не надо…

Такой уступчивости она от него, признаться, не ожидала. Ведь он мог попросту не продолжать этот разговор или стратегически подвести ее к тому, чтобы она вернулась сама, истратит все запасы сбережений на карточке.

— Ну не на шее подруги же ты будешь сидеть, — возразил Андрей Аркадьевич без злобы в голосе, — обдумай все хорошенько. Как будешь готова поговорить, позвони, я тебя заберу.

От непрошенной щедрости стало даже как-то неловко. Но вместе с тем Есеня ощутила, как внутри отступает буря, сменяясь приятным теплом. Так он проявлял заботу, ведь иначе отец не умел.

— Спасибо, пап, — с тихой, но самой искренней благодарностью проронила она в ответ.

Глава 18

Меланхолично медленно проползли выходные, а затем незаметно и половина недели. На подготовку к последнему экзамену в голове не оставалось свободного места. Все мысли беспорядочно метались от родителей, к спортбазе, от дома к квартире Синицыной, от необходимости учиться к беспокойному рассуждению о том, что с ней будет дальше. Концентрироваться на чем-то одном дольше пяти минут не получалось, и сколько бы ни пыталась Вишневецкая сосредоточиться на записях в тетрадке, картинка перед глазами то и дело теряла четкость и билась на пиксели. Чувство усталости сменялось раздражением, раздражение тянуло за собой тревогу, а тревога утомляла. Замкнутый круг без выхода. В конечном счете, все заканчивалось на диване с телефоном в руках. Бессмысленное пролистывание ленты в соцсетях пожирало время и ядовитые мысли. На короткий миг Есеня могла успокоиться.

Выровнять сон так и не удалось. И даже напротив, с вынужденным переездом в квартиру подруги, он начал старательно обходить ее стороной. Непривычно жесткий и неудобный матрас под спиной, слишком мягкая подушка, назойливое сопение Насти под ухом — все это вкупе с перманентным чувством напряжения позволяло лишь на пару часов смыкать глаза, прежде чем очередной неосторожный шорох самым наглым образом не выдергивал ее обратно в реальность. Глаза от такого режима довольно скоро превратились в два красным сигнальных фонаря, которые отбрасывали на лицо мрачные тени. Вместе со сбитым сном привычный распорядок дня превратился в бесконтрольных хаос. Учеба по ночам, безделье днем, еда где-то в редких перерывах между ними.

К последнему она и вовсе охладела, не в силах заставить себя есть порции больше, чем с ладошку. Какими бы кулинарными изысками ни пыталась прельстить ее Настя, Есеня съедала ровно половину, преодолевая невыносимое чувство тошноты. Два килограмма, слетевшие с нее меньше чем за неделю, она стала в шутку называть «нервными». Синицына, однако, ничего смешного в этом не находила и довольно быстро привыкла ворчать по поводу ее недоедания: «птицы и те бы больше склевали, чем ты».

Истощение Вишневецкой явно не грозило, но, казалось, уже начинало, заигрывая, махать из-за угла. Понять это она смогла на последнем экзамене, когда не без