Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

Тем не менее, оба переговорщика пустились в обсуждение деталей: пути транспортировки русских солдат в Италию, их снабжение, должностной статус русских офицеров. При этом Паткуль высказал резкое несогласие с идеей Кауница подчинить русских офицеров австрийским:

– Это, мой дорогой Кауниц, царь никогда в жизни не допустит! – вскричал он патетически. Беседа принимала уже какой-то гротескный характер, в которой Паткуль исполнял роль Мюнхаузена, а прожжённый политик Кауниц – роль простака.

Впрочем, после вышеприведенного возражения Кауниц обсуждение темы быстро прекратил. Второй раунд переговоров бесспорно остался за царским генеральным комиссаром. В реляции к Ф. Головину Паткуль написал, что больше всего австрийцу понравилось предложение о русских деньгах. «Австрия сначала должна выполнить предварительные условия, а именно: побудить Данию и Пруссию к войне со шведами, а уж тогда думать о кредитах царя», – сухо и холодно сообщал он русскому канцлеру.

Паткуль, упоминая о расширении антишведского альянса, не мог не знать, что Дания уже выставила корпус своих войск в распоряжение Австрии и больше ни на какие военные авантюры пойти была не способна. Поэтому он даже и не пытался беседовать на эту тему с К. Урбихом. Зато Паткуль использовал свои контакты с прусским послом в Вене Кристьяном Бартольди и неоднократно приглашал его к себе на конспиративную квартиру, чтобы убедить его в необходимости оказания Августу хоть какой-нибудь помощи. К. Бартольди вяло защищался и говорил, что Берлин готов кое-что предпринять для спасения польского короля, но сначала должна проявить свою волю Вена. Так в чём же дело? – спрашивал Паткуль. – Почему же посол не изложит своё мнение императору Леопольду? Это не возможно, отвечал Бартольди, император не хочет его об этом слушать. Как? – удивился Паткуль. – Император не хочет выслушать прусского посла? Но ведь сам Кауниц пообещал ему, Паткулю, предоставить Бартольди аудиенцию у императора!

При этих словах, писал Паткуль Ф. Головину, «прусский посланник был просто сражён наповал». К. Бартольди ничего не было известно о контактах Паткуля с Кауницем. Ещё меньше он ожидал, что генеральный комиссар царя обладал таким влиянием при дворе австрийского кесаря.

Двери открыты, продолжал Паткуль блефовать и «убивать» пруссака, теперь всё будет зависеть от самого Бартольди. Он, Паткуль, уезжает из Вены, но надеется скоро услышать, как Берлин сообщит Вене о разрыве отношений со Стокгольмом. Бартольди не оставалось ничего другого, как сообщить о своей беседе с Паткулем в Берлин.

Паткуль уехал из Вены, и вернулся туда лишь в конце октября, чтобы снова встретиться с Кауницем. Вице-канцлер начал снова бубнить про «турецкую опасность». Паткуль заметил саркастически, что собеседник так часто упоминает о турецкой угрозе, что остаётся лишь втянуть в антитурецкий альянс всю Европу. Он поинтересовался, появлялся ли при дворе К. Бартольди и докладывал ли он общий план оказания содействия Августу. Появлялся, ответил Кауниц, но его предложение о разрыве со Швецией прозвучало так невнятно, что австрийцы были вынуждены отплатить ему той же монетой. Когда Паткуль удивлённо поднял брови, австриец поспешил добавить, что «нужно всё предоставить времени». В то время как на челе лифляндца стали собираться тучки, Кауниц осторожно разъяснял, что император не готов к участию в Северной войне, но может выступить в качестве посредника и гаранта. Когда складки между бровями Паткуля углубились, Кауниц поспешно добавил, что «посредничество будет официальным, но в тайне можно делать нечто другое». Паткуль слишком хорошо был знаком с такими «венскими деликатесами», а потому чётко и ясно заявил:

– Если никто не хочет помочь королю Августу, то его может бросить и царь!

Это было ошибкой Паткуля. Он рассчитывал, что такая угроза огорчит собеседника, но вместо этого услышал раздражённую реплику:

– Ах, да пусть он идёт к чёрту – мы хоть будем знать тогда, с кем имеем дело!

Этот эпизод произвёл на Паткуля неизгладимое впечатление. Он наяву убедился в том, куда, в какой тупик, со своей соглашательской позицией зашёл король Август. Венский двор перестал воспринимать его серьёзно в расчет – значит, такое же отношение к нему существовало и в других столицах. Все уже знали, что за спиной у Петра Август вынашивает планы сепаратного мира с Карлом ХII. Он доложил Головину, что кайзер Леопольд вряд ли воспримет известие о свержении Августа с энтузиазмом, но и не убудет убиваться при этом до смерти.

Перед отъездом из Вены Паткуль ещё раз пытался воздействовать на К. Бартольди, показывая ему несостоятельность посылки Пруссией к чёрту на рога (в Испанию!) своих войск, в то время как под боком у неё действует сильный и коварный враг. И чего добивается Пруссия, добиваясь для своего кронпринца женитьбы на сестре Карла ХII? Что станет с Курляндией, всегда тяготевшей к Пруссии? Если Фридрих I забыл, о чём он договорился с царём Петром в мае 1698 года в Йоханнисбурге, то царь может забрать обратно своё признание его королём! Последняя фраза привела прусского посла в неописуемый трепет, и он выразил надежду, что ничего подобного не произойдёт.

К сожалению, ни блеф, ни явная ложь, ни другие «дипломатические» ухищрения Паткуля[50] в Вене к каким-либо положительным результатам не привели. Паткуль уезжал из Вены с тяжёлым сердцем. Кауниц дал ему прощальную аудиенцию. Он много говорил о планах приезда царевича Алексея в Австрию и его воспитании венскими учителями, строил в отношении него матримониальные планы. Паткуль просил Кауница позаботиться об интересах России и побудить Пруссию и Данию к войне со Швецией, а Россия, со своей стороны, перед ним в долгу не останется. Кауниц воспринял это заявление как намёк на подачку[51]. Они расстались в полной уверенности, что ни та, ни другая сторона и пальцем не пошевелит, чтобы выполнит свои обещания перед другой.

Конечно, в своих дипломатических импровизациях Паткуль иногда ошибался, а политическое чутьё его не раз подводило. Он был человеком большой фантазии, а его поступками руководила изрядная доля авантюризма, которая зачастую уводила его слишком далеко от действительности. Но мы также видим, что к своим обязанностям он относился весьма добросовестно и ревностно, искренно желая помочь царю и повлиять на расстановку сил в Европе в благоприятном для России направлении. Энергия у него била ключом – ведь наряду с интенсивными переговорами с Кауницем в Вене он не забывал о своих обязанностях главного комиссара и успешно вербовал военных специалистов на службу в русской армии. Достаточно упомянуть, что ему удалось уговорить поступить на службу к царю фельдмаршала Георга Бенедикта Огильви и целый ряд других крупных военных чинов[52]. Посол П. Голицын едва не сорвал вербовку Огильви, присвоив на личные нужды 6.000 гульденов, полученные от Паткуля на оформление контракта с фельдмаршалом.

Пребывание в Вене ознаменовалось для Паткуля двумя неприятными эпизодами. Несмотря на принятые меры конспирации, о его пребывании стало известно шведам. Однажды его карета в сопровождении охраны промчалась по улицам австрийской столицы с такой помпой и грохотом, что на неё обратил внимание проезжавший навстречу шведский посол Страленхейм. Швед дал указание выяснить, что за знатная персона появилась в Вене, и узнал, что этим знатным лицом был шведский преступник Паткуль! Страленхейм обратился за разъяснениями к Кауницу, и тот, не моргнув глазом, сообщил шведу, что о Паткуле и слыхом не слыхивал и ни в каких отношениях с ним не состоит. Кауниц признался, правда, что кое-кто рассказывает о его появлении в Вене, но у австрийских властей нет никаких оснований доверять этим слухам.

Страленхейм был вынужден довольствоваться этими разъяснениями, но своим агентам в Австрии дал приказ найти и ликвидировать «негодяя». Но шведы снова опоздали: в конце ноября Паткуль под именем иностранного полковника незаметно исчез из Вены и выехал в Венгрию. Здесь к нему присоединился датский посол Хейнс, и они вместе через Будапешт и Киев отправились в Москву. Паткуль задним числом сделал в венский двор запрос о результатах расследований, предпринятых шведским послом, и получил ответ, что никаких оснований для беспокойства у царского посла быть не должно. Но Паткуль слишком хорошо знал цену подобным заверениям венских чиновников и сделал на будущее свои выводы.

Другой эпизод, более серьёзный и запутанный, имел место в середине октября и предшествовал столкновению