Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

от службы у Августа» и намеревается искать себе другое занятие. Умному этого полунамёка оказалось достаточно – князь Григорий тут же отправил Головину донесение о том, что Паткуль свободен.

Во второй половине сентября Паткуль уехал в Бреслау (Силезия) и на какое-то время затаился в этом городке, ограничив круг своего общения – исключительно заочного – лишь самыми верными и надёжными друзьями. На новом, переломном для себя этапе нужно было подумать и привести свои мысли в порядок. Думается, что это убежище было выбрано не без участия графа Х. Штраттмана – город находился на территории Австрийской империи, и Паткуль мог чувствовать себя там в относительной безопасности. Граф даже обратился к своему венскому начальству с просьбой оказать изгнаннику Паткулю протекцию, но никакой реакции из Вены не последовало. Судя по всему, императору было не до какого-то эмигранта – все его помыслы были связаны войной с Францией. Тогда Паткуль предпринял попытку повлиять на венский двор через влиятельного датского посла в Вене Кристофа Урбиха и попросил своего друга Моро в Копенгагене замолвить о нём – вероятно, у графа Ревентлова – слово. Чувствуется, что Антуан Моро не даром обретался при дворе датского короля, потому что слово было замолвлено, и к Урбиху в Вену поступило указание посодействовать в отношении Паткуля. К. Урбих взялся за дело с присущей ему честностью и обязательностью, и скоро на имя хауптмана города Бреслау из Вены поступило указание взять Йохана Рейнхольда Паткуля под особую защиту. Не нужно было иметь подданство и деньги – добрые друзья заменят и то и другое!

О. Шёгрен и некоторые шведские историки камня на камне не оставляют от личности Паткуля, представляя его как мелкого авантюриста, жалкого карьериста, отпетого негодяя и презренного изменника, преследовавшего только свои собственные интересы. Им явно изменяет чувство объективности. Защищая свою историю, оправдывая действия славного «солдатского» короля, они настолько увлекаются очернительством лифляндца, доставившего действительно много неприятностей их стране, что вызывают у их читателей законное подозрение. Действительно, если Паткуль был таким, как его описывают шведы, то как объяснить, что, находясь в эмиграции, ему удалось приобрести так много друзей и поклонников в самых высоких сферах Саксонии, Польши, Австрии, Дании, Пруссии, России и Голландии? Только ли благодаря своим грандиозным планам по сокрушению Швеции, которых самих по себе было достаточно, чтобы приобрести популярность и положение в некоторых заинтересованных странах? Или это был человек, преданный своей идее, человек, умеющий заразить ею других, то есть человек, обладающий способностью оказывать влияние на других? Ведь сколько людей попали под его непреодолимое обаяние – людей умных, влиятельных, образованных, оригинальных. Неужели ни один из них не распознал в нём авантюриста, пустозвона, жулика и проходимца?

Оставим на совести этих историков их личную неприязнь к Паткулю и отправимся вслед за ним в городок Бреслау. Паткуль сидел и, казалось, чего-то ждал. Он писал и получал многочисленные письма от своих друзей, но это был всего лишь фон для ожиданий чего-то более важного. Но шли дни, недели, и вокруг ничего не происходило. Побаливали раны, полученные на дуэли, нужно было отправиться на лечение в какой-нибудь курорт, но врачи не посоветовали – было уже слишком поздно. И он лечился, как мог, у местного лекаря, превозмогая боль, выходил иногда на прогулки.

И вдруг в один хмурый ноябрьский день из Варшавы пришло письмо от князя Григория! Долгорукий сообщал, что царь зовёт его к себе в Москву. Еле сдерживая охватившую его радость, Паткуль церемонно отвечает князю, что безмерно счастлив услышать о внимании царя к его персоне, и задаёт вопрос, на какое занятие и положение он может рассчитывать в России. Паткуль честолюбив и хотел бы не опускаться ниже того социального уровня, на который он вознёсся на службе у Августа. Г. Долгорукий успокаивает, что положение его будет не менее достойным и почётным, нежели у Августа, после чего переписка прекращается, а Паткуль начинает собираться в дальний путь.

В декабре Паткуль покинул Бреслау и по пути в Россию заехал в Варшаву. Здесь всё было по-старому, если не считать, что у Августа появилась новая «титульная» наложница, супруга польского дворянина Любомирская. Она блистала в обществе новыми ювелирными украшениями, о происхождении которых догадывались многие, и лишь Паткулю было известно, откуда король взял деньги на покупку ожерелий, колец и браслетов – из тех самых русских субсидий, выданных Петром на военные цели. Французские «субсидии» были давно потрачены.

Паткуль ещё не был формально принят на русскую службу, а уже начал работать на царя – он не хотел явиться к нему с пустыми руками. Спрятав гордыню в карман, Паткуль стал добиваться встречи со своим заклятым врагом дю Эроном. Согласно отчёту маркиза в Париж, ему пришлось уступить настойчивой просьбе бывшего советника и министра Августа и согласиться на тайную встречу с ним в нейтральном месте. Возможно, что на конспиративных условиях рандеву с французом настаивал сам Паткуль – обстановка за время его отсутствия в Варшаве изменилась. Проавстрийская партия при дворе короля одержала победу, и Август заключил с императором антифранцузский союз, пообещав предоставить в распоряжение австрийцев целый корпус своих войск. Можно было подумать, что саксонцам этот корпус был не нужен в Курляндии, где шведы наносили им одно поражение за другим и стояли на пороге Польши. Институт фавориток по сравнению с другими государственными институтами в политике Августа стоял на первом месте, и для его поддержания нужны были деньги. Большие деньги. Взять их было неоткуда, вот и продавался Август понарошку и взаправду то одному государству, то другому. Хорош был союзничек у Петра!

Пока Паткуль отсиживался в Бреслау, у него возникла идея подружить Петра с Людовиком ХIV. Он предложил дю Эрону план наказания морских держав – Англии и Голландии – за их попустительскую политику по отношению к Швеции. Для этого нужно было заключить между Россией и Францией торговый договор, способный подорвать всю восточную торговлю англичан и голландцев, которую они вели через Россию. Франция в лице Августа потеряла союзника, зато может приобрести его в лице России. По мнению Паткуля, присоединение Дании и Пруссии к войне против Швеции – вопрос времени. Для заключения франко-российского союза Париж должен будет направить в Москву своего посла. Паткуль намекнул, что со своей стороны он окажет французам всемерную поддержку.

Трудно сказать, насколько реален и полезен для России был этот проект, который будущий помощник царя стал продвигать самостоятельно, без согласования с Москвой. Французы отнеслись к нему довольно скептически, но не потому что он был плох, а потому что заподозрили в этом деле подвох. Ведь им хорошо было известно, что Паткуль до недавнего времени активно поддерживал проавстрийскую партию.

В феврале 1702 года Паткуль выехал в Москву. С этого момента он предоставил в распоряжение царя свой талант, своё перо и шпагу. «Теперь, даже при наличии доброй воли, вряд ли можно рассматривать его как борца за свободу своей родины и привилегии лифляндского дворянства», – пишет Х. Хорнборг, – «Договор, заключённый с королём Августом, утратил своё значение, идея Лифляндского герцогства под скипетром последнего навсегда провалилась, и теперь Паткулем владела лишь одна идея – любыми средствами уничтожить Швецию – не важно, как и с помощью кого».

Мы не собираемся оправдывать или обвинять Паткуля в том, что случилось. Жизнь поставила его перед выбором, и он сделал его в полной уверенности, что другого для него было не дано. После краха идеи, которой он был одержим все эти годы, можно было сдаться, признать своё поражение и уйти в сторону. Но не таков был Паткуль. Сдаваться, подчиняться внешним обстоятельствам было не в его характере – он считал это позором. И он снова сделал свой выбор, чтобы оставаться самим собой.

На службе у его царского величества

Паткуль добрался до Москвы лишь в начале апреля. В Москве, к своему большому разочарованию, он узнал, что его друг датский посол П. Хейнс по просьбе Петра отъехал для консультаций в Данию. Паткуль рассчитывал, что датчанин поможет ему сориентироваться в чужой столице, которую он совершенно не знал. К тому же