Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

Кеттен[53] был пастором принца Якоба Собесского, старшего сына последнего (перед Августом) короля Польши Яна Собесского. Якоб Собесский после смерти отца уединился со своей женой, австрийской принцессой, в её родовом имении Олау в Силезии и вёл там замкнутую жизнь, не вмешиваясь ни в какую политику. Поляки его не любили и как кандидата на трон никогда серьёзно не рассматривали. Карл XII, подыскивая замену для Августа на польском троне, на Якоба Собесского рассчитывал, тем более что принц вступил с шведским королём в переписку и давал ему «полезные советы» относительно того, как следовало обращаться с поляками. Более того, Собесский-старший даже пытался сосватать за шведского короля свою падчерицу.

По утверждению Е. Эрдманна, какие-то виды на принца Якоба имел его честолюбивый духовник пастор Кеттен. Накануне событий Х. Хюйссен, проезжая по делам через Олау, имел там беседу с Кеттеном и рассказал тому о «благоприятном отношении царя к принцу Собесскому». Судя по всему, Хюйссен сболтнул лишнее, в том числе выдал пастору венский адрес Паткуля. Скоро Паткулю от пастора поступило письмо, в котором духовник принца Якоба спрашивал, не хотел бы лифляндец приехать в Олау и лично засвидетельствовать расположение Петра к принцу в устной беседе. Между прочим, сообщал пастор, им известно о заинтересованности адресата получить от шведских властей амнистию, и выражал готовность посодействовать ему в этом.

Видно, в душе Паткуля всё ещё тлела искра надежды получить оправдательный приговор от шведского короля, и он быстро направил в Олау утвердительный ответ, сославшись, правда, на невозможность отлучиться из Вены. Вся переписка Паткуля с Кеттеном не сохранилась, но из тех писем, что хранятся в российском государственном архиве, явствует, что Кеттен сообщил далее Паткулю, что Карл ХII желал бы заключить с Петром I сепаратный мир. Посредником должен был выступить принц Собесский. Это был явный блеф: подобных намерений у шведского короля никогда не было.

Итак, писал Кеттен, если Паткулю удастся уговорить царя Петра хотя бы на приостановку военных действий в Прибалтике, король Карл готов его амнистировать. Попутно пастор, с учётом того, что брак царевича Алексея с австрийской эрцгерцогиней никак не склеивался, предлагал на роль невесты ту же самую падчерицу своего духовного сына. Всё это выглядело довольно подозрительно[54]. Спрашивается: неужели Карл ХII в такое серьёзное дело, как мир с царём Петром, решился посвятить неумелого и ни на что неспособного принца Собесского с его католическим духовником Кеттеном? Не похоже было и на то, что инициатива исходила от такого трезвого и умного политика, каким был граф Пипер. И мог ли Карл ХII в качестве посредника между царём и им использовать Паткуля – человека, которого в Швеции ненавидели и которому никогда не доверяли? Афера Кеттена смахивала на провокацию с целью либо заманить Паткуля в ловушку, либо дискредитировать его перед царём.

Но слово «амнистия» настолько затмило трезвый ум Паткуля, что он принял предложение Кеттена за чистую монету. Он даже забыл о том, что совсем недавно выступал за продолжение войны с королём Швеции – Швеции, которая лишила его состояния, отняла родину и приговорила к смерти. Возможно, он находился в состоянии депрессии после неудачных переговоров с Кауницем и Бартольди, возможно его мучила мысль о судьбе Лифляндии, подвергшейся жестокому обращению со стороны русских войск – возможно. Но всё равно поведение Паткуля во всём этом деле как-то странно и для него не типично.

Паткуль пишет ответное письмо пастору, приглашает его приехать в Вену и передать ему инструкции Карла ХII на ведение сепаратных переговоров с царём Петром и указ об амнистии (или хотя бы копию этого документа). Две недели спустя на конспиративной квартире Паткуля состоялись переговоры, но кто на них участвовал со стороны шведов, не известно. Достоверно известно, однако, что принц Собесский в эти дни находился в Вене. Участвовал ли принц сам в переговорах с Паткулем или послал вместо себя своего духовника, Паткуль не сообщает. Никаких упоминаний на этот счёт не содержится и в мемуарах Х. Хюйссена, которого Паткуль, проявляя осторожность, привлёк к переговорам и заставил вести протокол беседы.

Копию протокола Паткуль на следующий день отправил саксонскому послу А. Ваккербрату, а тот переправил его по назначению Августу с припиской, что Паткуль обязался вести переговоры со шведским королём с учётом интересов своего бывшего патрона. А. Ваккербрат писал Августу, что дрезденский двор в своё время несправедливо обошёлся с Паткулем, что тот пользуется доверием царя, и советовал Августу относиться к Паткулю с таким же доверием.

Перепиской А. Ваккербрата с Августом завладели саксонские враги Паткуля, включая бывшего канцлера Байхлингена, которые не поверили Ваккербрату и расценили это по-своему: Паткуль обманывает и царя Петра, и короля Августа. Афера Кеттена будет стоить Паткулю больших неприятностей в будущем.

Как развивалась бы «афера Кеттена» далее, предугадать трудно. Она оборвалась в связи с вынужденным отъездом нашего героя из Вены – ему надо было спасаться от преследований агентов шведского посла Страленхейма. Но и по пути в Москву Паткуль продолжал писать поляку инструкции о том, как с ним можно было связаться в русской столице и заверял, что он до конца выполнит свой долг перед русским царём и не причинит ущерба интересам шведского короля. Каким образом можно было совместить несовместимое, известно лишь самому Паткулю. «Паткуль не был гармоничной личностью, находящейся в равновесии», – пишет Е. Эрдманн, – «Когда чрезвычайная мера целеустремлённости и энергии… не приводила к успеху, тогда маятник мог качнуться в другую сторону, и он мог бросить всё, над чем работал годами. Его страстная, полная фантазии сущность бросалась тогда в противоположность тому, что ранее составляло смысл всей жизни». Что ж, этим можно объяснить многое в поведении Паткуля.

О. Шёгрен и Х. Хорнборг считают, что использование шведами принца Якоба Собесского и его духовника Кеттена (Кильтена) никаких иных целей не преследовало, кроме установления при посредничестве Паткуля контакта с царём. Паткулю, с их точки зрения, предоставлялась великолепная возможность заслужить у Карла ХII прощение за прошлые грехи, но он ею не воспользовался и тем самым обрёк себя на жестокую смерть. Е. Эрдманн, напротив, видит во всём этом лишь чей-то злой умысел, направленный на дискредитацию Паткуля либо на его физическое устранение.

Мы свою точку зрения высказали выше. Нужно признать, что тот, кто придумал «аферу Кеттена», был не лишён способности мыслить психологически точно и тонко, предугадывать реакцию объекта и рассчитывать как ход развития событий, так и моральные последствия участия в них Паткуля. Конечно, какое-то время Паткуль, «клюнув» на приманку, играл с мыслью получить желанную амнистию из рук Карла ХII, но, будучи человеком долга, скоро осознал, что это невозможно, потому что неизбежно вступит в противоречии с тем, чем занимался все эти годы. Ему было далеко не безразлично мнение тех, с кем он так долго и упорно шёл к своей цели. Подыграть шведам означало совершить предательство по отношению и к Августу, которого он фактически вовлёк в войну со шведами, по отношению к царю, на службе которого он в тот момент находился.

И в Москве пришло отрезвление. Паткуль посмотрел на весь эпизод совершенно другими глазами и ужаснулся. Всё было шито белыми нитками. За пастором Кеттеном стояли его враги то ли в Польше, то ли в стане короля Августа (если вся афера вообще не была подстроена шведами). Как хорошо, что А. Ваккербрат подстраховал его своими благожелательными заверениями перед саксонским двором!

Паткуль как в воду смотрел: королю Августу снова потребовались деньги, и он вслед за генеральным комиссаром и Хейнсом уже направил в Москву своего посла и генерал-адъютанта Йоста Фридриха фон Арнштедта. Послу вменялось в обязанность доложить Петру об «опасных махинациях» его главного комиссара, готового ради обеспечения личных интересов переметнуться к врагу. Фон Арнштедт должен был разоблачить Паткуля перед царём как недостойного интригана, лжеца и авантюриста.

К счастью для Паткуля, его положение при Петре не претерпело никаких изменений. Кажется, саксонский посол, подпав под влияние Паткуля, не выполнил поручение Августа, а самому Паткулю удалось