Смерть чистого разума - Алексей Королев

духа, как вы заметили, но и телесные немощи никто не отменял. Я не страдаю провалами в памяти, но кое-что начинаю упускать – ничего не поделаешь, годы. Вот было бы славно, если бы вы мне кое-что разъяснили.

Маркевич церемонно поклонился.

– Для начала расскажите, что случилось с господином Тер-Мелкумовым.

– Он сломал ногу.

– Это мне известно. Но как это произошло? Вы же при этом присутствовали.

– Не совсем так. Я был чуть поодаль и делал записи в свою памятную книжку. То есть сперва мы все втроём – я, господин Тер-Мелкумов и господин Канак, которого я буду, как и все здесь, называть Шарлеманем, – подошли к той самой трещине, в которую господин Тер-Мелкумов давеча уронил свой злосчастный ледоруб. Тер… Александр Иванович нам его показал – действительно, ледоруб лежал на дне. Затем наш знаменитый горовосходитель начал оперировать вервием с укреплённым на конце крюком. Сперва это вызывало мой интерес, но скоро наскучило, потому что господину Тер-Мелкумову никак не удавалось подцепить ледоруб. Я даже сказал ему что-то вроде того, что если он вместо того, чтобы валяться на краю трещины отправится на почту и выпишет себе новый ледоруб, то тот придёт из Женевы послезавтра. Потом я отошёл и принялся за записи, предоставив господину Тер-Мелкумову далее развлекаться в компании Шарлеманя. Но едва я открыл книжку, как раздался крик.

– Глубока ли эта трещина?

– Да какое там, сажень с ладошкой. Собственно, пока я вскакивал, Шарлемань уже практически вытащил Александра Ивановича. И если бы не перелом, он уже смущался бы за ужином от собственной неловкости.

– Я никогда не видела перелома. Должно быть, это неописуемо страшно.

– Вовсе нет, ведь у господина Тер-Мелкумова не открытый, а закрытый перелом. Снаружи выглядит просто как огромный синяк.

– И сейчас он спит?

– Полагаю, что так.

Она хотел знать всё, и Маркевич добросовестно удовлетворил её любопытство, опустив лишь то, что сам для себя назвал «эмоциональной составляющей» странного диалога между Лавровым и Фишером. Впрочем, он мгновенно убедился, что генеральша всё же очень и очень умна.

– Мой сын всегда говорит мне, что по сравнению со мной даже Горький кажется ретроградом. Вероятно, тут много комплиментарного, но я и в самом деле большая либералка, – она засмеялась. – Но даже для такой либералки как я, описанные вами отношения между господином литератором и его секретарём выглядят необычно.

– Мне не доводилось ни иметь секретаря, ни тем более служить им, – соврал Маркевич и с удовольствием отметил, что даже не покраснел. – Кто знает, какой в этих делах сейчас принят тон.

– Тон, любезный Степан Сергеевич, везде и всегда принят один и тот же: веди себя подобающе, но с достоинством. Я ломаю голову над поведением этого инспектора. Во-первых, он знает русский язык, это поразительно. Не спрашивайте, как я об этом узнала, – тут она лукаво усмехнулась. – А во-вторых, почему он сам никого не допросил, доверив это какому-то глупом вахмистру?

– Капралу. Представления не имею. Доктор сказал, что принял его извинения, и всё.

– Между прочим, господин Фишер не так уж не прав в своём любопытстве, как по мне. Они – я имею в виду доктора и инспектора – действительно как-то слишком долго секретничали.

Маркевич пожал плечами.

– Разумеется, это всем приходит в голову. Быть может, у Веледницкого есть какие-то основания хранить их беседу в тайне. Не исключаю даже, что речь идёт о прямом полицейском предписании сделать это. А быть может, речь шла о вещах более и менее обыкновенных в таких случаях: должно же инспектора интересовать, как устроена жизнь в пансионе, распорядок дня и так далее. Да образ жизни Корвина, наконец.

– Во всяком случае всё это довольно занимательно, если бы речь не шла об убийстве, – сказала она.

– Вы по-прежнему так уверены, что это убийство?

– Гораздо важнее, что теперь и вы со мной согласны, не так ли?

Маркевич ответил не сразу.

– Инспектор был в Ротонде. Очевидно, он смотрел и в расселину – собственно, в неё только и можно заглянуть, как из Ротонды. Но пропасть довольно глубока, бог весть, что там увидишь. Впрочем, если это убийство, то тело может быть где угодно, не обязательно на дне пропасти.

– А вы не пробовали сами заглянуть?

– Ротонда опечатана.

– Боже, как скучна современная молодёжь! Мой первый муж, чтобы увидеть меня в девичьей – её окна выходили на Мойку, – однажды угнал ялик генерал-адмирала. Опечатана! Пфф!

Маркевич улыбнулся.

– Что же ему за это было? Гауптвахта? А взломай я полицейскую печать в Швейцарии, меня депортируют с волчьим билетом – и это ещё в лучшем случае. А мне для моей работы необходимо сюда наведываться. Кроме того, я вовсе не умираю от желания помогать инспектору в этом деле. Да и особенным любопытством не страдаю.

Луиза Фёдоровна вплыла как обычно – точно крейсер врывается на поле боя из ночного тумана. Госпожа и компаньонка даже не посмотрели друг на друга: генеральша по-прежнему внимательно изучала бледное лицо Степана Сергеевича, а немка положила на столик принесённую с собой книгу, взяла подносик с серебряной рюмкой, употреблявшейся, судя по запаху, исключительно для приёма средств сердечных, и так же величественно удалилась.

– Обычно она подслушивает у дверей, как вы уже, конечно, поняли – сказала Анна Аркадьевна, когда шаги удалявшейся Луизы Фёдоровны стали окончательно неслышны. – Я не возражаю, особенно последнее время. Когда у тебя становится плоховато с памятью, нет ничего лучше второй пары ушей и глаз – для твоего же блага. Но сегодня я попросила её побыть у себя. Она злится на меня за мой интерес к этому делу и мечтает, что мы вот-вот уедем отсюда. Я не могу ей перечить, так что как только станет возможно, мы, разумеется, тут же покинем этот дом. Боюсь, к этому моменту тайна исчезновения Корвина не будет раскрыта. Пообещайте мне написать, как только что-то прояснится. Скорее всего, мы будем в Ницце, в Гранд-отеле, но точный адрес Луиза Фёдоровна сообщит вам перед отъездом. Кстати, письмо мэтру Гобле я по вашему совету так и не отправила. Напишете же?

Маркевич кивнул.

– Разумеется, напишу. Но почему вы решили, что я не уеду вместе со всеми?

– Я думаю, вы останетесь. Вы хотите раскрыть эту тайну, хоть и утверждаете, что равнодушны к ней. В вас сидит такой же бесёнок, как в моём первом муже. Просто вы его старательно загоняете вглубь. Но стоит дать ему волю – о-о-о, и я не позавидую убийце Корвина.

– Опять вы за своё, – он улыбнулся. – Сыщик из меня никудышный, как я недавно имел возможность