Пелагия и красный петух - Борис Акунин

– Ничего, я исповедуюсь после, – легкомысленносказала Полина Андреевна. – Когда жара спадет. А пока определите-ка меня напостой.

В эту минуту из исповедальни, пользовавшейсянаименьшим спросом у богомольцев (она была ближе всего к площади), донессякрик. Полотняные стенки шатра качнулись, и наружу вылетел чернявый господин вочках, едва не растянувшись на траве. Похоже, очкастый был вытолкнут из обителитаинства, что называется, взашей.

Кое-как удержавшись на ногах, он ошеломленноуставился на вход, а оттуда высунулся косматый поп с перекошенным от яростибагровым лицом и возопил:

– К мойшам своим ступай! В Ров Га-Иуди! Пускайиуды тебя исповедуют!

– Ну вот видите! – болезненно вскрикнулстранноприимный старичок. – Он опять!

– А что такое «Ров Га-Иуди»? – быстро спросилаПолина Андреевна, глядя на грозного отца Агапита с чрезвычайным вниманием.

– Еврейский квартал в Старом городе. Там, застеной, есть четыре квартала...

Но Пелагия уже не слушала – сделала несколькошагов по направлению к саду, словно боялась пропустить хоть одно слово вразворачивающейся перебранке.

Чернявый господин, придя в себя от первогопотрясения, тоже стал кричать:

– Вы не смеете! Я крещеный! Я на вас отцуархимандриту пожалуюсь!

– «Крещеный»! – передразнил исповедник исплюнул. – Сказано народом: «Жид, как бес: никогда не покается». И еще сказано:«Жида перекрести, да и под лед пусти!» Тьфу на тебя! Тьфу! Изыди!

И так свирепо закрестил очкастого, словнособирался ударить его сложенными цальцами сначала в лоб, потом в низ живота, апосле еще добавить по правой и левой ключице. От этих угрожающих телодвиженийизгнанный попятился, а вскоре и вовсе бежал с поля боя, бормоча и всхлипывая.

На двух паломников, дожидавшихся своего чередаисповедоваться у отца Агапита, эта сцепа произвела сильное впечатление. Онибыстренько ретировались – один переместился в очередь к отцу Мартирию, другой –к отцу Корнилию.

– Постойте, – окликнул Полину Андреевнустаричок. – Я вам покажу, где гостиница для паломниц благородного звания.

– Спасибо. Но, знаете, я, пожалуй, все-такисначала исповедуюсь, – ответила Пелагия. – Как раз и очереди нет.

Когда паломница произнесла положенное«Исповедую Господу моему и вам, отче, все прегрешения мои», священник вдругспросил:

– Что это у вас волосы рыжие?

Полина Андреевна непочтительно разинула рот –до того удивилась вопросу. Отец Агапит сдвинул брови:

– Часом, не из выкрестов будете?

– Нет, – уверила его кающаяся. – Честноеслово!

Но священник «честным словом» неудовлетворился.

– Может, ваш родитель из кантонистов? Имеетели долю еврейской крови – с отцовской либо с материнской стороны? Рыжины безжидинки не бывает.

– Что вы, отче, я совершенно русская. Развечто прадед...

– Что, из жидков? – прищурился исповедник. –Ага! У меня глаз верный!

– Нет, он приехал из Англии, еще сто летназад. Но женился на русской, принял православие. Да почему вы такдопытываетесь?

– А-а, другое дело, – успокоился отец Агапит.– Это ничего, если из Англии. Должно быть, ирландского корня. Тогда понятно.Рыжесть, она ведь двух источников бывает: кельтского и еврейского. Пытал же явас для того, чтоб по оплошности не опоганить таинство покаяния. Сейчас многожидов и полужидков, кто норовит к православию примазаться. Уж на что жидскверен, а крещеный жид еще втрое того хуже.

– Вы потому и того господина прогнали?

– У него на роже написано, что из абрашек.Говорю же, у меня глаз. Не допущу святотатства, пускай хоть на костре жгут!

Пелагия выразила на лице полное сочувствиеподобной самоотверженности, вслух же заметила:

– Однако наша церковь приветствуетновообращенных, в том числе и из иудейской веры...

– Не церковь, не церковь, а глупцы церковные!После заплачут, да поздно будет. Что это: дурь или бесовское наущение – в стадобелых овец черную пускать!

Поп тут же и пояснил свою не вполне яснуюаллегорию:

– Есть овцы белые, что пасутся на склонахгорних, близ взора Божия. А есть овцы черные, их пастбище – низины земные, гдепроизрастают плевелы и терновники. Белые овцы – христиане, черные – евреи.Пускай жиды жрут свои колючки, лишь бы к нашему стаду не прибивались, непортили белизну руна. Сказано на Шестом Вселенском Соборе: у жида не лечись, вбане с ним не мойся, в друзья его не бери. А для того чтоб Божье стадо спаршивыми овцами не смешивалось, существуем мы, Божьи овчарки. Если чужая овцак нашей пастве подбирается, мы ее клыками за ляжки, да трепку ей, чтоб прочимнеповадно было.

– А если наоборот? – спросила Пелагия сневинным видом. – Если кто захочет из белого стада в черное? Есть ведь такие,кто отрекается от христианства и принимает иудаизм. Мне вот рассказывали просекту «найденышей»...

– Христопродавцы! – загрохотал отец Агапит. –А вожак ихний Мануйла – бес, присланный из преисподни, чтобы Сына Человеческоговторично сгубить! Мануйлу того нужно в землю вбить и колом осиновым проткнуть!

Голос Полины Андреевны стал еще тише, ещебархатней:

– Отче, а еще мне говорили, что этот нехорошийчеловек будто бы подался в Святую Землю...

– Здесь он, здесь! Прибыл глумиться над ГробомГосподним. Видели его на Пасху, смущал богомольцев своими соблазнами инекоторых соблазнил! Его уж и сами жиды хотели камнями побить, даже им от неготошнотворно! Убежал, скрылся, змей. Эх, братьев бы сюда!

– У вас есть братья? – наивно спросилапаломница.

Агапит грозно улыбнулся.

– Есть, и много. Не по крови – по душе. Витязиправославия, Божьи защитники. Слыхала про «Христовых опричников»?

Полина Андреевна улыбнулась, словно попсообщил ей нечто очень приятное.

– Слышала, и в газетах читала. Одни об этихлюдях хорошо отзываются, другие плохо. Мол, бандиты и громилы.