Анна среди индейцев - Пегги Херринг

и такие, где их десять. Я насчитываю тридцать два человека, прежде чем оставить это дело: лодки постоянно движутся, и невозможно совершить точный подсчет. Женщин нет.

После короткого разговора Тимофей Осипович спрашивает:

— Пустить их на борт?

Он обводит взглядом членов команды и останавливается на лице мужа.

— Не знаю, — отвечает Николай Исаакович. — Они вооружены.

Действительно, многие держат копья, другие — луки с наложенными стрелами. У некоторых на шее или через плечо висит что-то вроде коровьего рога. Приглядевшись получше, я вижу, что у этих рогов тупой конец и на поверхности вырезаны завивающиеся линии. Что это, оружие? Или просто украшение?

— Их намерения ясны, — говорит Котельников, со свойственным ему нетерпением сразу же истолковавший происходящее.

— Да. Они хотят обменяться товаром, — отвечает Тимофей Осипович.

— Тогда зачем весь этот арсенал?

— А ты ждешь, что они явятся безоружными? — насмешливо говорит Тимофей Осипович, но тут же сбавляет тон, как будто колюжей можно вспугнуть, как лошадей. — Им так же неизвестны наши намерения, как и нам — их.

— Если они хотят меняться, пусть опустят оружие.

— Опусти свое первым.

— Хватит спорить, — говорит им Николай Исаакович. — Тимофей Осипович, на пару слов.

Они отходят за штурвал, а лодки колюжей тем временем колышутся на волнах, сталкиваясь между собой. Над головой кричат чайки, между ними мечется одинокая черная ворона. Говорят, американцы — единственные, кто пускает колюжей на борт, когда меняются товарами. Англичане считают такое поведение необдуманным, искушающим судьбу.

У русских нет определенных правил, поэтому решить, как пройдет наш обмен, предстоит моему мужу.

В конце концов муж отступает, и Тимофей Осипович снова обращается к колюжам.

— Вакаш! — кричит он. Далее следует короткий разговор, потом двое колюжей из ближайшего к бригу челнока поднимаются и пробираются по своей лодке к нам. Затем пропадают из поля зрения. Взбираются по трапу.

Когда они снова показываются, перебрасывая ногу через борт, я могу рассмотреть их получше. Они без оружия — наверное, Тимофей Осипович настоял. Первый — гибкий и худощавый, с жилистыми мышцами на руках, которые раздуваются под гладкой кожей. Думаю, он примерно того же возраста, что и мой муж. Его волосы собраны в пучок. Как и колюжей из Ново-Архангельска, от холода его защищает только набедренная повязка из кедровой коры.

Второй одет похожим образом. Его волосы более короткие и висят свободно. На груди — шрам, уже заживший, но свежий. Он щурится, оглядываясь, и у меня возникает предположение, что он не очень хорошо видит. Он останавливается у железного кольца — корабельной снасти — и трогает его, проводит рукой по изгибу. Я замечаю, что у него нет одного пальца.

Кожа обоих покрыта красной и черной красками. Примечательнее всего их брови — черные полумесяцы, придающие лицам изумленное выражение. В целом они, в отличие от нас, позаботились о своем внешнем виде. Я начинаю сомневаться, что мы правильно поняли цели друг друга.

Жучка подле меня. Я сжимаю ее челюсти, чтобы она не залаяла. Она вырывается и скулит, но я держу крепко.

— Успокойся, — шепчу я.

В руках у моряков — ружья, направленные на двух колюжей на борту и на тех, что остались в лодках. Колюжи в челноках выставили копья и целятся в нас из луков. Они держат луки в необычной манере, горизонтально, и мне становится интересно, почему они так делают. Ощетинившиеся ружьями, копьями и стрелами, обе стороны похожи на щетку для волос.

Поднявшиеся на борт колюжи стоят так близко друг к другу, что соприкасаются плечами. Овчинников буравит их взглядом сквозь космы волос. На палубе воцаряется гнетущая тишина.

Тот, у которого шрам на груди и не хватает пальца, смотрит на меня. Какой я ему кажусь? Слишком бледной и небрежно одетой? Моя одежда хорошо подходит для морского путешествия, но выглядит невзрачно. Из-за влажного воздуха мои темные волосы стали непослушными, пряди выбились из-под чепца, шаль распахнулась на груди, ведь я легкомысленно забыла булавку в каюте, как будто совсем не ценю свою скромность. Единственное мое украшение — серебряный крест, который достался мне от матери много лет назад. Три перекладины креста оплетены вырезанными на них лозами с листьями, крошечный турмалин украшает цветок в его сердцевине. На свету камень кажется розовым, но вообще-то он черный. Жучка извивается, и я сильнее придавливаю ее.

Тимофей Осипович нарушает тишину. Внимание колюжа переходит на него. Жучка обмякает, смирившись со своим положением.

Тимофей Осипович говорит медленно, короткими предложениями. На какое-то время повисает тишина, потом разглядывавший меня колюж отвечает. Когда он заканчивает, Тимофей Осипович тоже делает паузу, прежде чем заговорить. Он все время повторяет одно и то же слово, «вакаш», и, хотя я не понимаю, что оно означает, колюжи отвечают благожелательно.

— Рыба, рыба! — внезапно выкрикивает кто-то из маленьких лодок. Они говорят по-русски? Двое в самой длинной лодке поднимают палтуса размером с половину меня.

— Господи Иисусе! — восклицает Мария, перекрестившись. Колюжи ждут, держа на весу гигантскую рыбину.

Мы хотим эту рыбу. Мы все ее хотим. Представляю, как Мария ее приготовит, как камбуз наполнится ароматом, как над железным котелком пойдет пар, когда ужин достигнет готовности, и соленый бульон с сочными кусочками плоти попадет с ложки в рот. Поесть свежей пищи во время плавания нам удавалось далеко не каждый день. Мой живот, которому с утра не досталось каши с чаем, громко возвестил о том, что голоден.

Начинается торг. Тимофей Осипович что-то говорит, затем посылает верного Овчинникова в трюм. Тот возвращается с висящими на плечах голубыми корольками и ниткой стеклянного жемчуга в горсти. Меня давно восхищают эти бусы — впрочем, у меня не настолько утонченный вкус, как у петербуржских дам, которые ни за что бы их не надели, не потому что бусы плохо выглядят, а потому что сделаны не из рубинов, сапфиров и изумрудов, вызывающих зависть у других женщин.

Наконец соглашение достигнуто. Тимофей Осипович кивает. Нетерпеливый Котельников переступает с ноги на ногу и чуть опускает ружье. Жучка робко шевелит хвостом.

Бусы и рыба одновременно передаются через фальшборт. Алеуты принимают рыбу с кряхтением: наверное, она еще тяжелее, чем мне казалось. Мария уводит их, высоко подняв голову, словно это она заключила сделку.

Я жду, что колюжи покинут корабль, но Тимофей Осипович еще не закончил с ними.

— Квартлак[4], квартлак! — кричит он, раскрыв руки. Колюжи не реагируют.

— Вон там у них есть, — неожиданно выдает Собачников, показывая на челнок. Все одновременно поворачивают головы. Собачников заливается краской, как будто и сам потрясен тем, что заговорил. Тимофей Осипович окидывает его испепеляющим взглядом. Ему никогда