Анна среди индейцев - Пегги Херринг

нас обратно в открытое море тем же путем, после чего мы продолжим плавание.

— Но как же скалы? — спрашивает Котельников.

— Будет чудо, если нам удастся пройти через них в первый раз, — говорит американец. — А для того чтобы выбраться, нам придется сделать это дважды.

Воцаряется нелегкая тишина. Никто не знает, куда девать глаза.

— Как известно, тот, кто садится меж двух стульев, рискует упасть, — наконец произносит Тимофей Осипович. — К сожалению, мы сейчас именно в таком положении. Пора выбрать стул. Наш штурман прав.

По рядам команды проходит волнение, я не могу с уверенностью определить, на чьей они стороне. Затем напряжение уходит с лица мужа, и я понимаю, что он их убедил. Мы собираемся пройти через скалы и бросить якорь, как только выдастся возможность.

Моряки вертятся волчком, хватаясь за то и за другое, и в конце концов выстраиваются у фальшборта на баке. Сейчас нам не в силах помочь никакие орудия, инструменты и приспособления. Мы вынуждены полагаться только на то, что видим невооруженным глазом, — задача сама по себе сложная, да еще в сумерках. Двадцать одна пара глаз устраивается на носу корабля: даже мы с Марией присоединились к мужчинам.

— Как увидите риф, или отмель, или большой камень под водой, сразу же кричите, — наставляет нас Тимофей Осипович. — Не ждите. От вас зависит судьба брига.

Николай Исаакович обхватывает штурвал и крепко прижимает его к груди. Приподнимается на цыпочки.

— Риф! — рявкает Овчинников, глядя вперед сквозь свои космы.

— Скала! — кричит ученик штурмана. — Берегись!

Мы кричим мужу, наши голоса поднимаются один за другим с разных сторон корабля.

— Риф с моей стороны! — восклицает Яков.

Поверхность воды блестит и перекатывается мелкими волнами, отчего сложно различить, что под ней. Когда мне это удается, я вижу тени и один раз стайку рыбешек, которые бросаются врассыпную и исчезают, едва появившись.

Я напряженно вглядываюсь в движущуюся воду. Мне не совсем понятно, на что именно я должна обращать внимание. Я не хочу подавать ложный сигнал, но боюсь, что из-за моих сомнений корабль сядет на мель.

И вдруг я вижу. Это похоже на то, как когда пытаешься найти звезду через телескоп. Та же внезапная ясность. Я показываю.

— Камень! Коля! Там камень!

В ответ Николай Исаакович поворачивает штурвал и уводит бриг в сторону по столь узкому проходу, что там нелегко бы пришлось даже крошечной шлюпке.

Котельников показывает, вжимаясь в фальшборт грузным телом.

— Берегись! Берегись! Слышите?

Собачников кричит:

— Отмель!

Нас прибивает все ближе к берегу.

Я жду скрежета. Треска. Но ничего такого не слышу. Бриг остается на плаву.

— Отдать якорь, — командует муж. Матросы отпускают якорь, закрепленный на корме. Он с плеском падает в воду, и море поглощает его. Я стою, затаив дыхание, — мы все затаили — но якорь не зацепляется. Слишком глубоко. Нас по-прежнему несет к берегу в ожидании, пока якорь не зацепится за что-нибудь или не достигнет дна.

В поле зрения показываются новые опасности, и команда выкрикивает:

— Скала! Отмель! Риф!

Николай Исаакович поворачивает штурвал то вправо, то влево, в соответствии с указаниями. Выкрики сыплются один за другим, поэтому он должен сохранять сосредоточенность.

Затем он снова командует:

— Отдать якорь!

Второй якорь идет вслед за первым. Он чуть меньше, но с такими же зубцами, так что, возможно, все получится. Мы ждем, что бриг замедлит ход и остановится, но нет. Корабль по-прежнему движется.

— Следующий! — велит муж. — Отдать якорь!

На этот раз мы несомненно добьемся успеха.

Но нас все так же тащит к берегу.

— Ничего не выходит! Капитан! — кричит Котельников.

Муж в последний раз отдает приказ:

— Следующий!

Это наш четвертый якорь. Больше нет.

Благодаренье Господу, бриг останавливается.

Поднимаются восторженные восклицания. Моряки обнимаются, хлопают друг друга по спине и плечам. Я ловлю взгляд Николая Исааковича. Он слабо улыбается из-за штурвала. Жучка бегает туда-сюда, тыкаясь в нас носом. Она тявкает, и, хотя я понимаю, что она не может знать, какой опасности мы только что избежали, мне кажется, она до определенной степени разделяет нашу радость.

Я снова переключаю внимание на море. Где мы? Недалеко от носа судна — полоса светлой воды, заметная даже в полумраке. Это широкая отмель, на которую нас бы вынесло, не остановись мы вовремя. За этой полосой лежит узкий песчаный берег, он тянется до устья реки — той самой, которую мы видели, когда дрейфовали, и которая, казалось, влекла нас к суше.

Завтра ветер вернется, и мы повторим наш подвиг. Николай Исаакович проведет нас обратно через рифы, после чего мы благополучно продолжим свой путь.

Но члены команды не покинули свои места у борта. Они молча наблюдают.

— Смотрите! — восклицает Котельников. И тянет руку.

Море вздымается. Здесь, у самого берега, волны даже сильнее. Они поднимают наш бриг, потом отпускают его. Поднимают — отпускают. Снова и снова, и с каждым подъемом якорные тросы, удерживающие нас на месте, натягиваются и скрипят. Но когда бриг опускается с волной, один трос трется о камень.

Тимофей Осипович и его верный Овчинников бегут к фальшборту. Тимофей Осипович отталкивает ученика, а Овчинников смахивает волосы с лица, словно не может поверить своим глазам.

— Тяни! — кричит Тимофей Осипович, и вместе с Овчинниковым они хватаются за трос. Я перевешиваюсь через фальшборт, чтобы разглядеть, что они делают. Их пальцы сжимаются вокруг каната. Они крутят и тянут, стараясь отвести его подальше от камня. Им приходится сражаться не только с тросом. Бриг и море тянут в противоположную сторону.

— Нужна помощь! — кричит Тимофей Осипович. Яков с алеутами втискиваются рядом с ними, но места всем не хватает. Один алеут перелезает через фальшборт и свешивается вниз, а Овчинников держит его за ремень штанов. Алеут тянется к тросу. Возможно, в таком опасном положении он сможет помочь.

Но как они ни старались, все напрасно. Мы беспомощно смотрим, как нить за нитью перетирается и лопается, пока не остается всего одна прядь. Когда и она не выдерживает, обрывок троса, будто змея, ныряет в океан, и бриг резко разворачивается. Потом останавливается, удерживаемый оставшимися якорями.

Новое наше положение не лучше прежнего. Теперь в опасности другой трос. Американец Джон Уильямс перелезает через фальшборт и, держась за ограждение, осторожно становится на канат. Подпрыгивает на нем, отчего тот раскачивается.

— Осторожнее, — говорит Яков.

— Возвращайся на борт, — велит Тимофей Осипович. — От тебя только хуже.

Он тянется к тросу. Его руки кровоточат. Алеуты снова с ним.

Этот трос тоже не выдерживает и вскоре рвется, оставив нас лишь с двумя якорями.

Наступила ночь. Николай Исаакович велит зажечь