12 новых историй о настоящей любви - Джон Сковрон

землю, и я замечаю, что среди ничем не примечательного хлама блестит сверток из фольги.

– Хочешь? – спрашивает он, как раз когда я влюбляюсь в него заново.

– А что это?

– Пицца, с вечеринки осталась. Я потерял аппетит. Возьми.

Вот черт.

Я беру сверток с пиццей и собираюсь было толкнуть речь на тему «У меня непереносимость лактозы, и ты это знаешь! Я говорил об этом на первом и на втором свидании!». Но тут Китт прижимает меня к себе.

От него пахнет, как от той джинсовой куртки, запах которой я стал ассоциировать с понятием «бойфренд». Бойфренды пахнут порошком «Тайд», дезодорантом «Олд Спайс», немножко потом, немножко муссом «Аведа» и немножко просто Киттом. А может, я и не прав. Может, это и не запах бойфренда.

– Благодаря тому, что ты каждый день был рядом, мне было так легко играть этим летом, – говорит он. Мы все еще обнимаемся. Ох уж этот театральный народ. – Это стимулировало меня выкладываться по полной. Ни у кого в труппе больше такого не было.

Китт отстраняется. Я не знаю, что ответить. Сердце разрывается. Лодыжка болит. Надеюсь, ни то, ни другое не будет так болеть, когда он окажется в другом часовом поясе.

– Удачи, – говорю я. – В колледже.

– Надо говорить «Ни пуха ни пера». Желать удачи – плохая примета. – У него дрожит губа. Лицо красное. Я правда лучший парень из всех, что у него были. До меня доходит, что это правда. Мы оба склоняемся друг к другу, чтобы поцеловаться, но не делаем этого.

– К черту, – говорю я, вспоминая школьную шутку.

– Мне, наверное, пора. – Китт подбирает с земли свою коробку. – У меня рейс рано утром, и я уже бешусь, потому что…

– Ты сидишь в проходе, но тебя бесит, что сиденье не откидывается, потому что это ряд перед аварийным выходом.

Он улыбается и кивает.

– Ты все помнишь. Это пугает.

«А ты ничего не помнишь, – думаю я. – Это бесит». Но вместо этого я говорю:

– Иди уже.

И он уходит.

Смотрит на мою «Хонду», замирает на секунду, а потом скрывается между двумя винтажными «жуками». Мне вдруг вспоминается, как Стэйси Хоффнер, которая была моей лучшей подругой в третьем классе, переезжала в Янгстаун, штат Огайо. Мы собирались быть лучшими друзьями навеки, но не вышло. Тогда мне казалось, что у меня в душе останется зияющая дыра, но этого не случилось. Я просто жил дальше, хотя где-то внутри у меня так и остался шрам от разлуки со Стэйси. Но шрамы странная штука – как бы они вас ни мучили, они в то же время делают вас сильнее. Соберите достаточно шрамов – и получите новую кожу совершенно бесплатно.

Я машу Китту вслед, хотя, может, мне только показалось, что я его вижу.

Так и есть. Он уехал.

Но когда я оборачиваюсь к машине, на капоте все еще лежит его куртка, рядом с моей книжкой, на почтительном расстоянии друг от друга, как пожилая парочка. Я достаю телефон и пишу ему: «Ты кое-что забыл!» И только я собираюсь нажать «Отправить», приходит сообщение от него.

«Оставь мою куртку себе. Она на тебе все равно лучше смотрится».

И вопреки всему я улыбаюсь.

Я заворачиваю книгу и кусок пиццы в куртку и сажусь на водительское сиденье, наткнувшись на какой-то странный предмет. Да это же дурацкая грамота «Лучшего бойфренда». Я разглаживаю лист и кладу на пассажирское сиденье, и вдруг вокруг становится слишком тихо. Такая громкая тишина. Поэтому, когда я завожу машину и по радио начинает играть какая-то старая песенка, я решаю – пусть играет. Пусть грохочет, как музыка в амфитеатре. С той разницей, что здесь я чувствую себя в безопасности.

Неплохая песня, из шестидесятых. Хотя бы не стилизация. И тут я, как истинный внук хиппи, загипнотизированный веселым бренчанием акустической гитары, тянусь к свертку из фольги, разворачиваю его и – по старой, так сказать, памяти – беззаботно откусываю гигантский кусок запретной пиццы.

Она вкуснее, чем мне помнилось. Все же воспоминание не передает то, как расцветает яркими красками томатный соус, когда откусываешь первый кусок. Как приятно жевать жирное тесто с привкусом пижамных вечеринок, школьных приколов и наказов вернуться домой к десяти. Как сыр связывает это все в единое целое.

У меня будет болеть живот, ну и пусть. Это же пицца. Зачем жить, если время от времени не рисковать, съев кусок пиццы?

Покончив с пиццей, я включаю фары, дергаю рычаг коробки передач и, не раздумывая, тянусь за грамотой лучшего бойфренда. Вытираю рот обратной стороной листа. После чего выезжаю с парковки, мимо второй по высоте американской горки в штате, на знакомую проселочную дорогу. Две песни спустя я мастерски выруливаю на скоростную трассу. Обычно мне тяжело дается этот съезд, но на этот раз я ловко вписываюсь в поворот, с виновато-довольным видом облизываю губы и, затаив дыхание, въезжаю в туннель, который всегда ведет меня домой.

Вероника Рот

Инерция

– Это наверняка какая-то ошибка, – сказала я. Мои часы – старенькая цифровая модель с большими красными цифрами – показывали 2.07 ночи. На улице было так темно, что не видно даже дорожку перед домом.

– В каком смысле? – рассеянно спросила мама, вытаскивая из моего шкафа одежду. Джинсы, футболку, толстовку, носки, ботинки. На дворе лето, и я проснулась вся в поту, так что в толстовке нет никакой необходимости, но ей я этого говорить не стала. Я чувствовала себя рыбой в аквариуме, которая медленно моргает под взглядами наблюдателей.

– Ошибка, – размеренно повторила я. Обычно я бы стеснялась стоять перед мамой в нижнем белье, но именно в таком виде я уснула сегодня вечером над домашним заданием для летней школы; и то, увидит ли мама пирсинг в пупке, который я сделала в прошлом году, в данный момент беспокоило меня меньше всего. – Мэтт со мной не общался уже несколько месяцев. Не может быть, чтобы он позвал меня. Он, наверное, был не в себе.

Врач со скорой помощи записала все происходившее после аварии на камеру, вшитую в ее форменный жилет. И по всей видимости, в этой записи Мэттью Эрнандес, мой бывший лучший друг, попросил, чтобы я приняла участие в Последнем посещении – обряде, который стал широко применяться в подобных случаях, когда больничные эксперты приходят к выводу, что человек не выживет, несмотря на хирургическое вмешательство. Они просчитывают риски, стабилизируют пациента, как могут, и вызывают последних посетителей – по одному, чтобы те смогли вступить в