12 новых историй о настоящей любви - Джон Сковрон

– Он ведь просил об этом не только после аварии, Клэр. Ты же знаешь. – Я видела, что мама старается говорить мягким тоном, но слова все равно выходили какими-то отрывистыми. Она протянула мне футболку, скользнув взглядом по кольцу у меня в пупке, но промолчала. Я натянула футболку через голову, потом схватилась за джинсы. – Мэтту уже восемнадцать.

В восемнадцать все желающие участвовать в программе Последнего посещения – то есть практически все – должны составить завещание со списком своих последних посетителей. Я это сделаю только следующей весной. Мэтт – один из самых старших у нас в классе.

– Я не… – я закрыла лицо руками. – Я не могу…

– Ты можешь отказаться, если хочешь. – Мама нежно положила руку мне на плечо.

– Нет, – я уткнулась лбом в запястье. – Если это его последняя воля…

Я умолкла на полуслове, чтобы не всхлипнуть.

Мне не хотелось вступать в контакт с сознанием Мэтта. Мне не хотелось даже находиться с ним в одной комнате. Когда-то мы были друзьями, причем очень близкими, но времена изменились. А теперь он даже не оставлял мне выбора. Ну что я сделаю, откажусь исполнить его последнюю волю?

– Доктор велела поторопиться. Они проводят посещение, пока готовят его к операции, так что тебе и его матери они отвели всего час. – Мама опустилась передо мной на корточки, завязывая мне шнурки, как в детстве. На ней был шелковый халат с вышитыми цветочками. Он протерся на локтях, манжеты обтрепались. Я видела этот халат на маме каждый день с тех пор, как папа подарил ей его на Рождество, когда мне было семь лет.

– Да. – Я все понимала. Каждая секунда драгоценна, как капля воды в засуху.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я тебя отвезла? – спросила она. Я стояла, уставившись на вышитый розовый цветок у нее на плече, на секунду растворившись в знакомом рисунке.

– Да, – ответила я. – Уверена.

Я сидела на шуршащем листе бумаги, который надорвался, когда я шевельнулась, чтобы устроиться поудобнее. Этот больничный стол не похож на те, на которых я сидела во время анализов крови и гинекологических осмотров. Он мягче, удобнее. Разработан специально для того, что мне предстояло сделать.

По дороге сюда я проходила мимо медсестер в бирюзовой форме с планшетами в руках. Мимо взволнованных родственников, стискивающих руки на коленях и прячущих кулаки под скомканными свитерами. Мы все стараемся отгородиться от внешнего мира при первых признаках горя – скукоживаемся, пряча самые уязвимые места.

Но я не была одной из них. Я не тревожилась и не боялась. Я вообще ничего не чувствовала. Я скользила мимо них, как привидение в кино, паря в воздухе.

В кабинет вошла доктор Линда Альбертсон с термометром и тонометром в руках, чтобы проверить мои жизненные показатели. Она ободряюще мне улыбнулась. Интересно, она репетирует перед зеркалом сочувственные взгляды и ободряющие улыбки, чтобы не усугублять боль своих пациентов? Это, должно быть, очень деликатная работа.

– Сто пятнадцать на пятьдесят, – сказала она, измерив мое давление. Врачи всегда говорят это так, будто мы должны понимать, что означают эти цифры. Но тут, будто прочитав мои мысли, она добавила: – Немного пониженное, но ничего страшного. Ты сегодня что-нибудь ела?

Я потерла глаза свободной рукой.

– Не знаю. Не помню. Ночь же.

– Да, конечно. – Ногти у нее были накрашены синим лаком. Она вся была такая аккуратненькая в своем накрахмаленном белом халате, с тугим пучком на голове. Синие ногти никак не вписывались в этот образ. При каждом ее движении они бросались мне в глаза. – Уверена, с тобой все будет в порядке. Это не слишком тяжелая процедура.

Видимо, я странно посмотрела на нее, потому что она тут же добавила:

– В физиологическом плане.

– Так где он? – спросила я.

– В соседней комнате, – пояснила доктор Альбертсон. – Он готов к процедуре.

Я уставилась в стену, будто могла усилием воли видеть сквозь нее. Я попыталась представить, как выглядит Мэтт, лежащий на больничной койке под бледно-зеленым одеялом. Он искалечен до неузнаваемости? Или у него травмы самого неприятного свойства, которые прячутся внутри тела, оставляя ложную надежду?

Подсоединяя меня к мониторам, доктор как будто исполняла причудливый танец: синие ногти порхали, нажимая на какие-то кнопки. На голове у меня оказался венец из электродов, в руку впилась игла капельницы. Как будто она моя камеристка и готовит меня к балу.

– Тебе знакома эта процедура? – спросила доктор Альбертсон. – Некоторым пациентам постарше приходится объяснять все подробно, но молодежь обычно в курсе.

– Я знаю, что мы сможем побывать в общих воспоминаниях, в местах, где были мы оба, и только там. – Я скользнула пальцами ног по холодной плитке на полу. – И что все будет быстрее, чем в реальной жизни.

– Верно. Твой мозг воссоздаст половину воспоминания, а его – вторую половину. Пробелы заполнит программа, которая по электрической реакции мозга определяет, что лучше дополняет картину, – продолжила она. – Тебе, возможно, придется объяснить Мэттью, что происходит, потому что ты пойдешь к нему первой, так что в первые несколько минут он может быть дезориентирован. Справишься?

– Ага, – отвечаю я. – Не то чтобы у меня был выбор, верно?

– Полагаю, нет. – Она сжала губы. – Ляг на спину, пожалуйста.

Я ложусь, дрожа в больничной рубашке, и бумажная подстилка подо мной тоже дрожит. Я закрываю глаза. Это всего полчаса. Полчаса ради человека, который когда-то был моим лучшим другом.

– Считай от десяти в обратном порядке, – говорит врач.

Это не было похоже на сон, когда тяжело проваливаешься куда-то в глубину. Казалось, что мир вокруг исчезает по частям: сначала отключилось изображение, потом звук, потом прикосновение бумаги и мягкого больничного стола. Во рту появился горький привкус, как от алкоголя, а потом мир появился снова, но уже совсем не такой.

Вместо кабинета врача я оказалась в толпе, в окружении разгоряченных тел, прерывистого дыхания. Все глаза прикованы к сцене, все наблюдают, как администраторы готовят инструменты для группы. Я поворачиваюсь к Мэтту и улыбаюсь, приподнимаясь на цыпочки, чтобы показать ему свое радостное нетерпение.

Но это всего лишь воспоминание. Я поняла: что-то не так, еще не успев сообразить, почему, и опустилась на пятки. Сердце сжалось при мысли, что это последнее посещение и что я выбрала это воспоминание потому, что тогда впервые почувствовала, что мы настоящие друзья. И что рядом стоит настоящий Мэттью, такой, как он сейчас, в потрепанных кедах, с падающими на лоб черными волосами.

Наши взгляды встретились. Его глаза были широко распахнуты в недоумении. Толпа вокруг выглядела точно так же,