Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

class="p1">Отец задал вполне закономерный вопрос:

– На что в Вильне будешь жить?

– Буду давать уроки. Как в Варшаве. Много ли человеку нужно? Дам несколько уроков, и заработанных денег мне вполне хватит.

Кастукаса от возможных неприятностей оберегали всей семьей. Завидев на улице урядника, кто-то из братьев и сестер спешил в дом – предупредить. Кастукас поднимался на чердак.

– Пойду прогуляюсь, – мог бросить он как само собой разумеющееся, но «прогуляться» выходил только, когда стемнеет. Гулял всегда один.

На положении беженца в родной деревне Мизарай оказался один из сыновей Вайлёнисов, бежавший из-за преследований из Польши. Иногда по вечерам он наведывался к Чюрлёнисам, а под утро уходил домой. Им с Кастукасом было о чем поговорить. За разговорами и страх притуплялся. Иногда играли в шахматы, иногда – втроем (третий – Константинас, отец) – в преферанс.

Кастукас время от времени садился за инструмент и исполнял свои новые прелюды, а однажды – отрывки из симфонической поэмы «Море».

Закончил сочинение он в самом начале 1907 года. Посвятил Брониславе Вольман.

(Если бы на жизненном пути Чюрлёниса не было бы таких людей, как Маркевич, Огинский, Моравские, Вольман, неизвестно, кем бы он стал. Или не стал.)

Работа над «Морем» длилась почти четыре года. Эта симфоническая поэма оказалась вершиной его музыкального творчества.

Чюрлёнис не раз прибегал к «морской» тематике. Море – как образ и символ, как звуковой и изобразительный материал – играет особую роль в его творчестве.

Живописный цикл «Соната моря» состоит из трех частей. Его названия соответствуют музыкальному ритму – «Allegro», «Andante» и «Finale». По одному названию можно понять, что художник синтезирует живопись и музыку. Так, в картине «Allegro» волны ритмически накатывают на побережье. «Соната моря», в каком-то смысле, музыкальное произведение.

Симфоническая поэма, конечно, осмысливает путь человеческой души. Поэтому автор помещает ее в иное пространство – в свой мир красок и символов. Здесь есть печаль о безвозмездно ушедшем, что «смыто» морскими волнами, и о вечном – к чему стремится душа.

«Однако ошибочно было бы полагать, что это сверхчувственное восприятие окружающего отдаляло художника от жизни, – пишет Леман. – Скорее мы видим совершенно обратное… Он спорит о Ницше, которого понимал как поэта духовного стремления к солнцу и высшей свободе в единении с центром. Но события внешней жизни… слишком мало отвечали тем настроениям, что влекли его творчество».

«Мой диплом в Друскениках под кроватью»

В родительском доме Чюрлёнис провел месяц (по другим источникам – недели две) и уехал в Вильну, куда окончательно переселился той же осенью 1907 года.

Вновь в Друскеники он прибыл на Рождество[58]. В приподнятом настроении. Можно даже сказать: жизнерадостный. Рассказывал о руководимом им хоре.

– Сколько радости испытываешь, когда красиво звучит народная песня!

О хористах-литовцах говорил:

– Это и интеллигенция, и ремесленники, и даже люди, не знающие литовского языка. Многие нот не знают! Иные лишены музыкального слуха. Но приходят! Некоторые приходят из пригородов, за несколько километров! Такова тяга к литовской народной песне!

– А с уроками-то что? – словно ненароком спросил отец.

– А с уроками… – Кастукас замялся. – По совету Станейкайте пришел я в музыкальную школу – договариваться об уроках. Войдя в кабинет директора – фамилия его Якубовский – почувствовал аромат большого авторитета. «Диплом у вас есть?» – важно, можно сказать, с недоверием, спросил господин директор. – «Есть». – «Покажите, пожалуйста». – «Мой диплом в Друскениках под кроватью». Директор дерзость мою будто мимо ушей пропустил. «У меня могут работать только дипломированные лица. Принесете диплом – тогда поговорим». На стене кабинета в рамке под стеклом висел диплом самого директора. Я посмотрел на его диплом и сказал: «А я думал, что дипломы нужны только дуракам!» – Кастукас засмеялся: – Кто ж после такого диалога даст мне уроки. Придется довольствоваться частными…

В Вильне Чюрлёнис снял комнату по адресу: перекресток улиц Савичаус и Аугустийону (Узкой), дом 11, квартира 6. Здесь он жил в 1907–1908 годах.

22 сентября 1995 года здесь был открыт Дом-музей М. К. Чюрлёниса[59].

Музей предлагает вниманию посетителей мемориальную комнату и служит местом проведения связанных с именем Чюрлёниса выставок, концертов камерной музыки, тематических вечеров и научных конференций.

Здесь располагается Общество Чюрлёниса. Музеем и обществом руководит правнук Чюрлёниса, замечательный пианист Рокас Зубовас.

Кстати, даже не слишком внимательный посетитель не может не обратить внимания на многозначительный текст над входной дверью: «Если хочешь увидеть – вслушайся».

В Вильне Кастукас узнает: 14 февраля 1908 года Евгений Моравский приговорен к четырем годам ссылки в Туруханском крае.

Аркадий Моравский-Домброва, отбывавший в молодости каторжные работы в Сибири, – не последний человек в Варшаве (напомним, он – инспектор варшавского порта) – взялся хлопотать за сына, и Сибирь была заменена «южной» ссылкой – так Евгений Моравский оказался в Париже. Где совершенствовался в музыке у Андре Жедальжа (контрапункт) и Камиля Шевийяра (инструментовка), занимался живописью и скульптурой под руководством Эмиля Антуана Бурделя.

В Париже Евгений Моравский вырос в большого композитора.

Неполные три года – всю оставшуюся жизнь Чюрлёниса – друзья могли только переписываться.

В Доме М. К. Чюрлёниса в Вильнюсе. Современный вид

Глава четырнадцатая. «Любовь – это восход солнца…» (1907–1908 годы). Вильна

Осенью 1907 года в Вильне проводился вечер памяти литовского композитора, поэта и прозаика, автора литовского государственного гимна «Национальная песнь»[60] Винцаса Кудирки. София Кимантайте выступила с докладом. Организаторы пригласили Чюрлёниса играть на пианино. После концерта Константинас неожиданно подошел к Софии, проговорил смущенно:

– Вы так красиво говорили!

– Спасибо.

– А теперь должны учить меня литовскому языку, – заявил неожиданно, что Софию ввергло в смущение.

– Почему?

– Мое детство прошло в Друскениках. Литовскую речь я слышал только от заезжих сельских жителей. По-литовски я говорю настолько плохо, что и сейчас предлагаю перейти на польский.

– Dobrze[61], – согласилась София. – Будем заниматься три раза в неделю.

«Слишком близко все принимаю к сердцу»

Грамматике София обучала Константинаса по «Грамматике литовского языка»[62], написанной, кстати, другим дедом Витаутаса Ландсбергиса – языковедом, текстологом, переводчиком – «отцом литовского литературного языка» – Йонасом Яблонскисом. «Грамматика» была издана им под псевдонимом Пятрас Кряушайтис.

В качестве еще одного учебного пособия София определила сборник литовских народных песен Антанаса Юшки.

Ядвига Чюрлёните пишет, что брат познакомился с «молоденькой писательницей». Можно сказать и так. В 1907–1908 годах София уже работала в редакции виленской газеты «Вилтис»[63] («Надежда»).

«София тоже активно занималась общественной деятельностью, – пишет Ядвига Чюрлёните. – Их сразу же сблизили общие стремления повышать уровень литовской национальной культуры, совместная деятельность – борьба с примитивизмом