Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

произведения. Могут быть произведения непонятны, но вместе с тем плохи, но гениальное произведение всегда было и будет непонятно большинству в первое время». Живопись не должна быть иллюстративно-информационной, она должна если и не завораживать, то хотя бы побуждать к осмыслению.

Работы Чюрлёниса не покупались. Значит, ему опять придется искать, кому давать уроки музыки.

Весной 1908 года Чюрлёнис посылает в родительский дом открытку:

«Уроков почти нет, поэтому и с деньгами неважно, но зато купил у Навроцкого (кто такой, не установлено. – Ю. Ш., В. Ж.) в кредит новое пианино, за которое обязался ежемесячно выплачивать по 10 рублей».

Аделе встревожилась:

– Теперь Кастукасу наверняка придется голодать, пока не расплатится с кредитом.

Аделе понимала: они, родители, вряд ли смогут помочь деньгами. Константинас (отец) с сыновьями целыми днями рыбачил на Немане, но не всякий раз получалось поймать «несколько щук». Вышагивали вдоль Мельничеле, ловя форель, за которую хорошо платили богатые дачники, брали в ресторан кургауза (курзала), но и здесь удача не всегда сопуствовала рыбакам. Аделе шила белье для крестьян, Юзе вышивала приданое для невест. Как-то перебивались, не голодали, но свободных денег в доме не было.

В апреле, на Пасху, Кастукас приехал в Друскеники. Аделе поинтересовалась приобретенным им у Навроцкого пианино.

– Мама, у него очень приятный тембр! Вскоре сама сможешь убедиться. Летом его привезут сюда.

В один из летних приездов Кастукаса получилось так, что особо на стол и поставить-то нечего было. Он собрал малышню, вывел в огород и велел рвать на грядках все, что под руку подвернется. Под руку попадались лук, морковь, свекла, петрушка, сельдерей. Отстранив мать от плиты, повязав ее передник, Кастукас взялся стряпать. При этом забавлял родителей кулинарными байками.

Варево, которое можно было назвать супом, получилось такое вкусное, что, как вспоминала Ядвига Чюрлёните, «мы чуть языки не проглотили».

Когда же сытые домочадцы выходили из-за стола, Кастукас поцеловал матери руку:

– Мама, запомните, мне абсолютно все равно, что есть, из-за меня беспокоиться не надо. В Друскениках воздух так хорош, что больше ничего и не надо!

Первое время жизни в Вильне – это начало расцвета живописного творчества Чюрлёниса и в лето 1908 года, предшествовавшее его женитьбе, которое он проводит в Друскениках и – вместе с Софией – у ее родителей, в Ковенской губернии, и в Полангене, достигает поразительной интенсивности. В это время им созданы почти все картины, объединенные названием «сонаты», а также ряд небольших музыкальных произведений под заглавием «морские песни».

Глава шестнадцатая. «Хочется обнять весь мир…» (1908 год). Друскеники – Поланген

Ранним июньским утром Кастукас приехал в Друскеники без предупреждения. Поднял всех на ноги.

Аделе на скорую руку приготовила завтрак. За завтраком Кастукас рассказывал о выставке и, сияя от счастья, о Зосе.

Кастукас поднялся из-за стола.

– Вот! Чуть не забыл! Зося положила мне в дорогу! – катнул по скатерти апельсин. – Поделим один на всех, так?

Пока делили апельсин, он подошел к матери, крепко прижал ее к груди и долго-долго держал в объятиях.

– Мое новое пианино, о котором я писал и говорил, уже едет в товарном поезде. Отец настроит оба наши пианино, и можно будет играть в переложении для двух инструментов. Пока же… – Кастукас положил на стол ноты: – Это концерты для фортепиано ре-минор Моцарта и до-минор Бетховена. Кто хочет, может начинать их разучивать прямо сейчас, – сказал братьям и сестрам.

Последовать его предложению ни у кого не получилось. После бессонной ночи в дороге и бурного завтрака Кастукас ушел отдыхать; детям родителями было наказано:

– Не шуметь!

«Господин Leppenberg»

За пианино на станцию Поречье поехал Константинас (отец) на обыкновенной телеге, которую нанял в деревне, разумеется, вместе с лошадью, но – в целях экономии – без возницы.

– Со мной только Ядзе, – сказал он и объяснил, почему решил взять лишь самую младшую дочь: – Будет сидеть спиной к лошади и смотреть, не появится ли вдали автобус.

К 1908 году между Друскениками и Поречьем уже ходил рейсовый автобус – двухэтажный, с империалом. Но он был еще в диковинку, и гужевики его опасались, на то были причины. Лошади с испугу шарахались, какая в лес, какая в канаву, телеги опрокидывались, извозчики, чаще пассажиры, калечились. Наиболее сообразительные возницы при приближении автобуса останавливались, надевали лошади на голову мешок и держали под уздцы. Произошел и трагический случай – спрыгнувший с телеги и ослепленный фарами мельник Ульчицкий бросился прямо под колеса автобуса…

Возможно, благодаря предусмотрительности Константинаса (отца) их с Ядзе поездка в Поречье обошлась без происшествий.

Кастукас открыл ворота. Телега въехала во двор. Дружно, всей мужской частью семьи, сняли и опустили на землю деревянный ящик, разобрали его на доски. Черное пианино засверкало полировкой; на панелях отражалось солнце. Кастукас бережно поднял крышку. С внутренней ее стороны, под пюпитром, крупными золотыми буквами было указано: «G. Leppenberg» и название города: «St. Petersburg».

Фамилию Ядзе прочла слитно. Кастукас поправил:

– Г. Леппенберг. Густав Леппенберг. Петербургский предприниматель, владелец фортепианной фабрики, которая, как говорят, изготавливает весьма посредственные пианино и рояли; инструменты плохо держат строй, имеют не выровненные регистры и тупой, лишенный сочности звук, однако вследствие дешевизны инструменты пользуются спросом.

Бережно, стараясь не цеплять углами, внесли пианино в дом. Весь день и весь вечер Кастукас импровизировал. Недостатков, о которых он говорил, выявлено им не было. Расходились по комнатам на цыпочках, переговаривались только шепотом. Лицо у Кастукаса было озабоченным. Лицо отца – озабоченным и уставшим.

Кастукас перетаскал доски от упаковочного ящика в сарай, затем, обращаясь к отцу, попросил:

– Пусть полежат. Не спешите пускать на дрова или в дело.

«Соврать хуже, чем сломать»

В родительском доме Чюрлёнис пробыл несколько недель. Много работал. Преимущественно занимался живописью.

«Соната лета» имела, как это часто бывало у Чюрлёниса, продолжение – «Соната лета. Finale».

«Еще выразил свою религию Чурлянис в картине, названной им “Final 1-й Летней сонаты”. Высоко над землей, из-за облаков, высится громада, отдаленно напоминающая готический собор, но на самом деле представляющая из себя каменного идола с поднятой для благословения рукой. Есть какой-то вызов в “Финале”, навеянном, быть может, душными летними днями, когда небо представляется каменным накаленным сводом, от которого клубятся испарения. Есть оттенок отчаяния в этом вопле, брошенном “бесчувственному камню”, управляющему вселенной и навеки застывшему в позе благословения, проявления которого никто, как будто, не видит и не чувствует…» – писал Соломон Воложин.

«Кончил “Сонату”, написал “Фугу”, а теперь пишу новую “Сонату”. Как подумаю, что на них будешь смотреть ты, – мне немножко стыдно становится и чувствую