Восьмая личность - Максин Мей-Фан Чан

Взяв бумажный стаканчик, я наливаю в него охлажденную воду и выпиваю. Движения гребца на тренажере распыляют мою концентрацию. Мое дыхание постепенно успокаивается.

— Дэниел! — неожиданно слышу я и поворачиваюсь.

Я не сразу понимаю, что это Ветеран.

— Привет, старина, — говорю я, и во мне сразу растет тревога. Здесь, за пределами реабилитации, наши отдельные миры сталкиваются и привносят неловкость. — Ты тоже член клуба?

— Вступил месяц назад, — отвечает он.

Я беру еще один стаканчик — наклоняюсь, наливаю воду и пью.

— Жажда? — говорит он.

— Жарко, — отвечаю я.

Я замечаю, как поблескивают капельки пота у него на лбу. Белое полотенце, наброшенное на его шею, напоминает шарф. Потрудившиеся бицепсы обтянуты эбонитовой кожей, ноги крепко стоят на земле после приседаний. Из него так и сочится уверенность, порожденная многими годами бравады и тщательного ухода за собой. Я втягиваю живот и упираю руки в разжиревшие бока.

— Я хочу попариться, ты как? — спрашиваю я.

— Я домой, — говорит он. — Может, в другой раз?

Я киваю, меня охватывает смесь облегчения и обиды. Он вытирает ладони о синие шорты. Однако в тот момент, когда он поворачивается и идет прочь, я чувствую себя брошенным — такое знакомое ощущение — и жалею, что он не сказал «да».

В парной трое мужчин обсуждают планы на вечер. Их бедра обмотаны полотенцами. «Гориллы в тумане». Один из них, заросший волосами, подвигает толстые ноги, чтобы пропустить меня, кивает и не без усилия втягивает носом горячий воздух, насыщенный парами мяты, хвои и эвкалипта.

Я сажусь на полок и откидываюсь назад. Натрудившиеся мышцы расслабляются, мята в воздухе раскрывает мне грудь. В голове постепенно появляется легкость, меня отпускает напряжение прожитого дня. Мысли устремляются к Кларе. Я вспоминаю, как она танцевала в тот вечер, когда мы познакомились, как вздымалось ее платье из красной тафты, как мелькали ее туфельки, как мужчины и женщины, собравшиеся в зале, с благоговением наблюдали за ней. А потом был тот поцелуй, первый из многих… «Я скучаю по тебе, любимая. Сюзанна считает меня глупцом. Убогим старым глупцом. Она считает, что влюблена…»

Дверь открывается, и после того, как клубы пара рассеиваются, я понимаю, что рядом со мной стоит Ветеран. Он стоит настолько близко, что я бедром чувствую прикосновение его ноги. Он наклоняется, подает мне бумажный стаканчик с холодной водой.

— Хорошего вечера. — Он улыбается, легко поглаживая меня по плечу. — Увидимся на следующей неделе.

— До встречи. — Я улыбаюсь, зная, что мужчины наблюдают за нами, настороженные столь интимным и довольно неожиданным проявлением заботы.

Когда дверь закрывается, я выпиваю воду и сминаю стаканчик. Я опускаю глаза, и новые клубы пара служат дымовой завесой против косых взглядов и перешептываний. В моем сознании снова оживает образ Клары в красном платье.

— Фантастика, — говорит Джек.

Его правый глаз смотрит в лупу, которую он держит над контактным листом увеличенных черно-белых изображений, а левый закрыт, для четкости. Он достает из-за уха красный восковый карандаш — такие раньше использовались в школе — и обводит те, что ему больше всего понравились. При каждом движении карандаша мое сердце подпрыгивает. На пятом я вынуждена отвести взгляд, меня буквально распирает от гордости.

— Серьезно? — излишне робко спрашиваю я.

— Вот. — Он тычет пальцем, передавая мне лупу. — Вот этот.

Снимок, который ему больше всего понравился: Билли с огромными серо-голубыми глазами и в красных резиновых сапогах на качелях, Сандра, его мать, раскачивающая его сзади. Эту мирную картину уродует зона сноса на заднем фоне: ярко-желтые механизмы, обвалившиеся кирпичные стены и работающие люди. Плывущие по небу черные облака напоминают одеяла.

Эта фотография, я надеюсь, расскажет о тех, кто живет на обочине. Об отдельных людях и общинах, борющихся против новшеств, порожденных алчностью. Жирные коты жиреют. Беззащитные птицы вынуждены улетать. Гибель общины, в которой живет мальчик, которая уже не может воспитывать его так же, как воспитывала бы, если бы община хоть что-то значила в жизни общества.

Джек опять улыбается.

— Великолепная работа, Алекса, — говорит он, сжимая мое плечо. — Отправь это по электронной почте в отдел новостей, копию мне.

«Да, молодец», — добавляет Онир, нежно целуя меня в щеку.

Я устраиваюсь за своим компьютером и захожу в свой аккаунт. Похвала Джека взбудоражила мои эмоции, во мне не утихают гордость и ликование, как после выигрыша. После того как мама покончила с собой, мною овладела безграничная жажда признания — она напоминала приливную волну или гигантское дерево без корней, — поэтому мое желание получить высокую оценку было всепоглощающим и необъятным.

Я кликаю на выбранный Джеком снимок.

— А знаешь, ты быстро адаптировалась, — говорит он, оборачиваясь. — Некоторые из моих ассистентов не смогли справиться со стрессом, с теми трудностями, что сопровождают такого рода работу: удлиненный рабочий день, толпы, физическая опасность. А тебе все нипочем. Здорово.

«Если бы ты только знал», — думаю я, и Стая, сидя в Гнезде, соглашается со мной.

Я поворачиваюсь к Джеку, который все еще держит контактный лист формата А4 с изображениями, рассказывающими об искривленном мире. Его внимание сосредоточено на печальных и реальных купюрах рынка Боро. На его лице довольное выражение. Я вдруг понимаю, что Стая тоже бурлит от радости: Долли хочется обнять его за талию, Онир желает поцеловать его, Раннер — обменяться с ним рукопожатием, а Паскуды лишь бросают мрачные взгляды.

Я расплываюсь в широченной улыбке, крепко удерживая свое место на Свету. Тело тоже радуется тому, что удалось совершить нечто достойное, нечто такое, что, возможно, изменит судьбу маленького мальчика и его матери.

— Вам посылка, — сообщает секретарша.

— Вы могли бы принести ее?

Снаружи Сестра Вил идет по лужайке, руки в синих варежках сжаты в кулаки и спрятаны за спину. Травинки покрыты изморозью, как сахаром. Она подходит к Шарлотте, укутанной в буклированное шерстяное пальто. На коленях у Шарлотты поднос — я предполагаю, что на нем незаконченная мозаика. Первой всегда выкладывается рамка. Они некоторое время о чем-то разговаривают, Шарлотта дует на пальцы. От ее дыхания вверх поднимается плотный пар.

Стук в дверь.

— Входите, — приказываю я.

Входит секретарша и подает мне посылку. Сегодня в отличие от других дней ее волосы распущены, а не собраны в узел.

— Спасибо, — говорю я.

Она улыбается.