Пока мой труд не завершен - Томас Лиготти

индивидуальность, какой бы отвратительной та ни была. Без других он просто не может продолжать быть самим собой, Отщепенцем, ибо не от кого больше отщепляться. Столь чудовищная ирония судьбы навалилась на него невыносимой тяжестью.

В разгар этого откровения бесконечная неизъяснимая печаль заполняет Отщепенца – все его существо, ставшее, по сути, центром всего сущего на Земле. Его сердце сжимает самоубийственный спазм, и печаль превращается в огонь, во взрыв, разносящий его гнилой остов изнутри на бесчисленные частички. К несчастью, этот всплеск, призванный поставить точку в людской истории, высвобождает столь большой объем живой энергии, что далекое Солнце, вбирая ее, разгорается с новой силой, возвращая на Землю тепло и свет.

И все, что отщепилось от Отщепенца, разнесенное по всем закоулкам планеты, ныне отогревается этим теплом и тянется к свету, закладывая основу для новой жизни и новых празднеств. Вскоре в мир придут новые существа – те, кому всегда пребывать в неведении относительно собственного происхождения, и в ком зрелище холодной и непроницаемой поверхности зеркала всегда будет пробуждать глубокий, необъяснимый ужас.

Еретическое откровение профессора Ф. В. Терстона о Бостоне, Провиденсе и всем человеческом роде

В конце 1920-х годов профессор Френсис Вейланд Терстон вносит последние правки в рукопись, которая, по его замыслу, никогда не должна попасться на глаза никому другому, чтобы никто не страдал без необходимости так, как настрадался он в последний год или около того. Когда все готово, он просто сидит в тишине несколько мгновений в библиотеке своего бостонского дома – летний солнечный свет блуждает по дубовым стенам, – а затем срывается и плачет, как заблудшее дитя, большую часть дня. Только к вечеру он с грехом пополам приходит в себя.

Профессор Терстон – племянник Джорджа Гэммелла Энджелла, тоже профессора (в Университете Брауна, Провиденс, Род-Айленд), чьи исследования в области археологии и антропологии привели его (а впоследствии и Терстона) к некоторым тревожным выводам относительно происхождения и будущего человечества. Выводы эти даже в самых своих ничтожных аспектах способны перевернуть официальную историю с ног на голову.

Оба профессора обнаружили, что в мире без тени сомнения существуют свирепые секты, преуспевшие в странных ритуалах: выродившиеся эскимосы в Арктике, белая рвань в портовых городках Новой Англии, обозленные индейцы и мулаты в болотах Луизианы, совсем рядом с новоорлеанским Тулейнским университетом. Они также обнаружили, что основная цель этих сект заключается в том, чтобы ждать и приветствовать возвращение доисторических чудовищ, которые свергнут человеческую расу, заполонят землю и весь наш мир перекроят по собственным диким стандартам.

Эти существа настолько отвратительно бесчеловечны, насколько только можно себе представить, но не более того. С точки зрения обывателя, их природа – воплощенное зло и безумие, несмотря на то, что сами Великие Древние, как их называют почитатели, в высшей степени равнодушны к таким мирским оценочным категориям, а то и вовсе их не знают.

С самого начала времен они обладали определенной притягательностью для тех, кто был заинтересован в воцарении на Земле полного хаоса и беспорядка, то есть – в полном освобождении на всех мыслимых уровнях.

Поняв, что узнал слишком много, профессор Терстон предполагает, что его просто убьют, чтобы предотвратить утечку информации, – именно так поступили с его дядей и со многими другими искателями истины. Не видать ему публикации своей подробной статьи в научном журнале Американского археологического общества! Все, что он может ныне предпринять – ждать, ждать и ждать.

Однако по какой-то причине последователи Великих Древних не наносят роковой удар, и смерть больше не бросает на профессора Терстона длинную тень – по крайней мере, пока. Но это мало утешает, ибо отягощенный своими знаниями ученый – самая несчастная душа на земле. Он скорбит об утраченной мечте о хорошей жизни, и даже весеннее небо и летние цветы вызывают у него ужас. Простые ежедневные ритуалы он справляет неохотно, полагая их безрадостным условием выживания, и не более того.

После нескольких месяцев депрессии и душевного опустошения, по сравнению с которым любой глобальный апокалипсис кажется сущей благодатью, профессор решает вернуться к своей старой работе в университете. Не то чтобы он все еще верил в пустые лавры антропологии, которую когда-то так любил, – но, по крайней мере, ему будет чем себя занять, будет на что отвлечься. Тем не менее он все еще пребывает во власти тяжелейшего стресса, что не может не сказаться на его внешнем виде: некогда гордый ученый муж ныне смахивает на жалкого оборванца.

– Что с вами, профессор Терстон? – как-то раз спрашивает его одна из студенток, задержавшись после занятий. Профессор удивленно смотрит на девушку. Одного взгляда ему достаточно, чтобы понять – ее интерес искренен. «Ну и дела», – думает он. Конечно, он не может прямо выложить ей, что у него на душе, но все же они прогуливаются осенним днем по кампусу, болтая о том о сём. Вскоре они начинают тайно встречаться за пределами университета, а после выпускного – сочетаются браком на торжественной, но сдержанной церемонии.

Медовый месяц они проводят в причудливом городке Массачусетской Ривьеры. Дни текут до того безмятежно, что однажды, наблюдая вместе с юной супругой за тем, как над совершенно спокойным океаном заходит солнце, профессору Терстону почти что удается рационализировать свои ужасающие знания и вытравить их из памяти. В конце концов, говорит он себе, все еще существуют драгоценные человеческие чувства и красота (как этот славный приморский городок), созданная руками человека. Таким вещам хаос и забвение угрожали издревле – и, как ни крути, все когда-нибудь пройдет. Какая разница, когда – или для кого – мир будет безвозвратно утрачен?

Но профессор Терстон не в силах долго предаваться этим утешительным мыслям. Весь медовый месяц он делает снимки своей улыбающейся жены. Он очень любит ее, но от ее невинности горько на душе. Как долго он сможет скрывать ужасающую правду о мире, известную ему? Как долго нежной улыбке оставаться на ее губах, а не на двумерном фото?

Сколь долго он сам сможет еще протянуть с этой новой болью?

Вопросы терзают его день за днем, и профессор даже начинает бояться, что в какой-то момент они настолько отравят его брак, что придется его расторгнуть. Но последняя ночь медового месяца приносит ему неожиданное избавление.

Он просыпается в темноте от странного сна, который не может толком вспомнить. За окном спальни разносится странный гомон – такой, будто весь город не то разнузданно празднует, не то ужасно страдает. По стене спальни прогуливаются калейдоскопические разноцветные огни, колеблющиеся в странном ритме.

Жена профессора Терстона