Лют - Дженнифер Торн

мой сарафан под курткой ползет все выше и задирается до самой талии. Мне уже не остановиться. Наши языки переплетаются, я вбираю в себя вкус Мэтью, он сладкий и пряный, как мускатный орех. В эту минуту все остальное перестает существовать. Мои голые ляжки стискивают его спину, глаза закрыты, мы оба раскалены.

Ветер воет над нашими головами, когда мы чуть-чуть отстраняемся друг от друга, чтобы вдохнуть белесый воздух. Мэтью прожигает меня взглядом, затем опять впивается в меня, целует шею, ключицы, соски. Я вновь нахожу его губы, мы целуемся до боли. Он делает еще одну передышку, со сладостной для меня неохотой, и нависает надо мной, глядя сверху вниз, словно в изумлении, и я не выдерживаю этой пытки. Я глажу лицо, шею, плечи, торс, бедра Мэтью, сжимаю его в объятьях, а он зарывается губами в мои волосы, на выдохе повторяя мое имя.

Мэтью, Мэтти – теперь он Мэтти, мой Мэтти. Лют оказался прав, все так и должно быть. Мы должны продолжать. Одной рукой удерживаю его, другой стягиваю резинку трусиков и вдруг настораживаюсь. Со стороны дороги доносится приглушенный шум. Шарканье. Бормотанье.

Мэтью тоже его слышит. Он застывает – тело мгновенно превращается в холодный мрамор, – откатывается в сторону, встает и протягивает мне руку. Поднявшись на ноги, я вместе с ним вжимаюсь в бугорчатую металлическую ограду, опоясывающую дом Джо. Меня накрывает шок. Передо мной медленно проступает реальность.

Мы стоим на расстоянии метра, как магниты с одинаковыми полюсами. Что это было, черт побери? Не смея взглянуть на Мэтью, смотрю на железный флюгер, валяющийся посреди дороги. Солнечные лучи падают на него под странным углом, подсвечивая по контуру. Я зажмуриваюсь, и на сетчатке отпечатывается светящийся силуэт лошади. Я была не в себе. Пробую утвердиться в этой мысли. Звучит фальшиво. Я как раз таки была собой, отбросив всякую сдержанность.

Шарканье и бормотанье, доносящиеся с севера, приближаются, делаясь громче, пока не превращаются в знакомый голос. У Мэтью округляются глаза. Он выходит на дорогу.

По улице еле-еле плетется миссис Уикетт. Она одета в светлое летнее платье, похожее на то, что было на ней во время ритуала в роще, только это с рисунком: на груди миссис Уикетт расцвел большой мак. Выглядит она растеряннее обычного, странным повторяющимся жестом прикладывает ладони к животу и словно бы ведет с ними разговор.

– Элси, у вас все хорошо? – окликает ее Мэтти, скрестив руки на груди.

Миссис Уикетт, все так же шаркая, поглядывая на свои ладони и что-то бормоча, подходит ближе. Теперь можно разобрать слова.

– Не получается… Почему они… просто не заберут меня, я ведь готова… Никак не могу…

– До меня доходит смысл ее жеста: она как будто пилит. Луч солнца, сверкнув, отражается от предмета в ее руках. Я осознаю кое-что еще: рисунок на белом платье миссис Уикетт – вовсе не мак. Ужас сдавливает горло, в панике я кричу: Останови ее, Мэтти! У нее…

Он уже бежит к старухе и вырывает из ее скрюченных пальцев нож.

– Все хорошо, Элси! Нет-нет-нет, с вами все будет в порядке.

– Но я не хочу! – стонет она.

Я подбегаю к ним. Платье и руки миссис Уикетт в крови. Беру ее за предплечья и прислоняю к себе, а Мэтью отшвыривает нож.

Нож самый обычный, столовый. Осторожно приподнимаю окровавленную руку – миссис Уикетт шипит от боли. Все запястье в неглубоких порезах, сделанных крест-накрест. Зрелище жутковатое, но крупные артерии, очевидно, не повреждены.

– Я хочу уйти, но они меня не забирают! – плачет старушка. – Почему?

– Элси, ваше время еще не пришло, – отвечает Мэтью.

– Но почему? – выкрикивает она с неожиданной злостью и отпихивает Мэтью, однако в следующую секунду опять стонет, скривившись от боли.

Он поворачивается ко мне и невозмутимо произносит:

– Нужно перевязать раны.

Я стаскиваю куртку, рву подкладку на полосы, затем принимаюсь бинтовать запястья Элси и закреплять концы ткани. Закончив, поднимаю голову и ловлю на себе пристальный взгляд Мэтью.

– Вот же ее дом. – Он кивает на приоткрытую дверь коттеджа миссис Уикетт. – Я имел в виду, мы зайдем и поищем бинты.

– А. – Взираю на испорченную куртку. – Черт.

– Так тоже можно. – В его глазах вспыхивает лукавый огонек.

– Это от страха! – Я фыркаю.

Миссис Уикетт тоже начинает визгливо хихикать, и я вдруг разражаюсь таким хохотом, что из глаз брызжут слезы. Низкий рокочущий смех Мэтью эхом отражается от стены чайной, и я неожиданно понимаю, что слышу этот звук впервые за семь лет.

– А над чем мы смеемся? – интересуется миссис Уикетт, еще похрюкивая.

– Не знаю, Элси. – Смех Мэтью смолкает, но улыбка на лице остается. – Может, просто снимаем стресс. Ну, давайте мы отведем вас в Олдер-хаус, сегодня все собираются там. Этот день нельзя проводить в одиночестве.

Мэтью бросает на меня взгляд – слишком короткий, чтобы в него вчитаться, но достаточно долгий, чтобы я много всякого успела себе вообразить. Наша интерлюдия закончилась – до поры или навсегда, не знаю. Не знаю даже, почему я так поступила. Меня влекло к нему, однако такое оправдание кажется подозрительно удобным. Сегодня этим можно объяснить что угодно.

Логично было бы предположить, что я должна ощутить некий стыд, съежиться, втянуть голову в плечи, мучаясь угрызениями совести, после того как изменила мужу прямо посреди улицы, чуть ли не в двух шагах от собственного дома, но, когда мы поворачиваем и ведем миссис Уикетт на север, поддерживая ее с обеих сторон под руки, меня переполняет ребячески беспечная веселость. То и дело мне приходится прятать улыбку, которая упорно всплывает на губах, будто наполненный гелием воздушный шарик. Я словно обезумела. И все же небо над головой такой невероятной глубокой синевы, под ногами – твердая земля, а ветер свеж, как жизнь.

Мы есть. Мы живы. Возможно, ненадолго, но еще на какое-то время. Надеюсь, миссис Уикетт тоже проникнется этим чувством, пропустит его через себя, утопит в нем горе и боль и поймет: вот ради чего она еще здесь – ради простого наслаждения прогулкой по вересковой пустоши под руку с Мэтью Клером.

Со мной что-то происходит. Минуя стену старого замка, я намеренно не отрываю взгляда от тропинки и краешком глаза опять замечаю призрак мертвой женщины. Затаив дыхание, осмеливаюсь повернуть голову – и да, она там, незнакомка в переднике и чепце, по лицу ползет струйка крови, пустые глаза неподвижны. Сквозь нее мне видна каменная кладка стены. Налетает ветер, я моргаю, смотрю вновь, однако той женщины уже нет, чему я не удивлена. Ее не было даже тогда, когда я ее видела,