Лют - Дженнифер Торн

Что мертво, то мертво, и неважно, наступила смерть пять минут или тысячу лет назад. Время ничего не меняет. Понятно, отчего здесь все так напластовано, отчего прошлое так явственно проступает в настоящем.

Мы приближаемся к Олдер-хаусу; Мэтти молчит. Не смотрит на меня предостерегающе, понимает, что в этом нет нужды. Я кругами поглаживаю спину миссис Уикетт, бормоча: «Мы так рады, что вы с нами», – а затем в одиночку прокладываю новый маршрут через лужайку, прочь от спутников и вперед к следующей картине этого сюрреалистического дня.

На краю сада кто-то поставил длинные складные столы, устроив импровизированный бар. Ленни и Уилл Миллер катят по гравию ручные тележки, под завязку набитые пивными кегами и бочонками с сидром. Такое количество народу я не видела в Олдер-хаусе со дня свадьбы, на которой было больше трех сотен гостей, причем с моей стороны ни одного. Эти гости – мои.

Брайан машет мне с другого конца лужайки, потом с озабоченным лицом снова прячет руки в карманы. Он размашистой походкой приближается ко мне, и я уже знаю, о чем сейчас спросит.

– Вы не возражаете?

– Разумеется, нет. – Интуиция не подвела. Впервые в жизни ощущаю ее так остро. Сегодня я должна стать для всех связующим звеном, вести себя как настоящая хозяйка. У меня есть обязанности, есть причина быть. – А вы не против, если я угощусь элем?

– О, сколько угодно, миледи, в День «Д» это то что нужно! – На лице Брайана светится такое явное облегчение, что на миг мне кажется, будто сейчас он кинется меня обнимать. Но вместо этого он поворачивается к Иэну Пайку и кричит: – Первую порцию «Брейквиллского темного» пьем за нашу леди Лют!

– За нашу прекрасную леди! – отзывается Иэн.

Меня вновь сбивает с толку странная путаница: не могу понять, что из происходящего экспромт, а что – не распознанная мной традиция. Однако едва ли это важно: все происходит прямо сейчас и одновременно словно бы проникает сквозь время, так что верно и то и другое. Смысл имеет только настоящее мгновение, эти кружки с элем, пузырьки и пена, янтарная жидкость, наполненная солнечным светом, бледные тени на лужайке. Это праздник. Один большой, восхитительный, жуткий праздник, и я на нем в роли хозяйки.

Поднимаю кружку в безмолвном тосте, и все вокруг, мои соседи, повторяют за мной, сопровождая действие одобрительными возгласами. Они наблюдали, ждали. Я делаю – и они делают. Медлю в нерешительности, прежде чем пригубить напиток, зная, что он довольно крепкий. Голова кружится от одного запаха. Я сегодня ела? Вроде бы. Нет, не ела. Сделала пару глотков остывшего чая. Но на меня все смотрят. Если я действительно одна из них, то выпью эту кружку до дна, до остатков пены, а мне необходимо быть одной из них, только так я выживу. Понимаю это не умом, но сердцем. Час назад была принесена в жертву другая Нина – бесполезная, та, что пряталась в шкафу во Флориде, чувствуя, как упираются в грудь сестрины коленки. Голову той Нины размозжили Сияющие, а у этой, оставшейся, есть важное дело.

Я пью, гости пьют, мы все расслабляемся, мир делается ярче, тускней, расплывчатей и четче одновременно – четкость обретают лучи солнца и улыбки, тускнеет все то, на что больно смотреть. Я одним махом выпила полпинты, выпила слишком быстро, ну и ладно. Вряд ли я подавлюсь элем.

Сегодня я не умру, правда же? Так решил остров. А может, после первой попытки просто отложил решение и покамест ждет. Не могу думать об этом. Где дети? Разворачиваюсь лицом к кухне, и народ вокруг меня, вся толпа, разворачивается следом. Кажется, островитяне обходят лужайку по спирали. С каждым из них меня соединяют невидимые нити. Я – центр притяжения.

Я как будто бы свечусь, но это всего-навсего сочетание эля и солнца. Нужно растянуть оставшийся напиток на подольше. Я уже захмелела, а должна сохранять ясность рассудка, особенно учитывая, что Хью и носа не кажет наружу.

Я перевожу взгляд на окно кабинета и с удивлением замечаю мужа в проеме парадной двери. Он стоит, прислонившись к переплету и скрестив ноги, будто надзирает за работой на участке. Меня охватывает чувство вины. Вот оно – тяжелое, мутное, тошнотворное, наводящее ужас, ровно такое, каким я его помню. Не сомневаюсь, Хью ясно читает его на моем лице, однако он лишь вопросительно поднимает брови, кивнув на кружку в моей руке. Я принимаюсь искать взглядом Мэтью, затем понимаю, что выдам себя с головой, если буду пялиться на него прямо сейчас. Хью об этом знать не нужно. Господи, да не о чем тут и знать. Это все День «Д», шестнадцатичасовой марафон дурацких, сумасбродных поступков. Расплата придет только завтра, если завтра наступит, а если нет, то последствий не будет тем более.

Поднимаю свою кружку в тосте – приглашаю Хью. Поддержи меня. Сними с меня этот груз. Возьми за руку и удержи на земле. Он опускает голову, и я замечаю у его ног пустой стакан из-под виски. Он продолжает налегать на скотч, пьет в одиночку. Хью часто-часто моргает, глядя куда-то мне за плечо, но я не чувствую себя отвергнутой. По напряженному выражению лица я догадываюсь, что у него двоится в глазах. Он меня не видит. Покачнувшись, Хью наклоняется за стаканом и скрывается в доме.

Как только он исчезает, мне отчаянно хочется, чтобы на лужайку вышел не он, а его отец. Покойного лорда Тредуэя я не знала, а жаль. На похоронах все говорили, каким простым человеком он был, какой важной частью островной жизни являлся: играл с детишками, сам брался чинить соседские краны и автомобили. Когда у пикапа Джона Эшфорда сломался двигатель, они ремонтировали его вдвоем, а теперь обоих нет на свете.

Да. Завтра придет расплата. Такая, которая будет длиться вечно.

Под поощрительные кивки мужчин, собравшихся у импровизированного бара, допиваю эль и обвожу глазами публику. Люди продолжают подтягиваться; родители Эйвери, придерживая друг друга за талию, присоединяются к остальным. Слава богу, думаю я и внезапно поражаюсь тому, что все это вообще происходит. Мы живы. Мы держимся. Мы не знаем, когда наступит конец, но в эту самую минуту дышим, пьем, улыбаемся, хохочем, раскрашиваем картинки, солим бульон, взасос целуемся с малознакомыми мужчинами на гравийной дороге, наливаем еще эля и дышим, дышим и терпим. По большому счету, не так ли проходит всякий день? Мы сидим на лезвии ножа и миримся с полученным даром столько, сколько предназначено, однако сегодня я впервые ощутила каждой клеточкой, как краток этот миг. Как