Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

«Приключения Бешеного» с бандитскими рожами и черными «Люгерами» на рекламных глянцевых обложках? А я, вооруженный Словом и «Евангелием от Фоки», записками честного русского доктора с нерусской фамилией, терзаемый своими вечными страхами, хроническим безденежьем, выходит, так и не смог не только посадить дерево – сохранить сад, посаженный моим отцом… Вымерзли вишни в лютый январь 2006-го.

Где же тот царь сегодня, который, восприняв правду литературы, как жизни, воскликнет уже однажды сказанное: «Всем досталось, ну а мне – больше всех»?..

Или это тоже придумали те, кто стрижет свои купоны при любой власти, выпуская лакированные биографии царей и приближенных к «августейшим именам» вельмож? Они ведь тоже частые гости на Валтасаровых пирах45, по праву занимая отведенные им места.

Но это всего исторические аллегории. Не более… Хотя, как знать. Новый век еще только начинается… А на стыке веков, как и при столкновении двух гранитных глыб, и не такие искры из глаз сыплются.

Мои грустные рассуждения оборвал телефонный звонок.

– Это квартира Захаровых? – официально спросил чужой, но знакомый голос секретарши Степана Карагодина.

– В самую точку, – ответил я.

– А Иосифа Климовича можно пригласить?

– У аппарата…

– Сейчас с вами будет говорить Степан Григорьевич Карагодин, глава района…

В трубке что-то защелкало, потом без всяких приветствий и других условностей. Степан спросил:

– Ну, что? Всё пишешь?

– Пишу… – ответил я.

– А не боишься?

Я поинтересовался:

– Кого, Степан Григорьевич?

– Да вообще – не боишься жить?

– Жить не боюсь, – ответил я.

В трубке повисло напряженное молчание.

– А умереть? – спросил Карагодин. – Или сесть? По печальным итогам редакционной ревизии? – Он лающим смехом засмеялся в трубку. – Не знал, дорогой однокашник, что ты уголовник.

Я бросил трубку. Не сел, а осел в кресло, чувствуя, как страх карагодинским черным псом шевельнулся в груди, готовый вот-вот завыть от тоски и ужаса.

«Зачем же он звонил? Зачем? Чтобы сказать то, что я и так хорошо знаю?».

Мой любимый кот, заглянув мне в глаза, не стал запрыгивать на колени. Он выгнул спину дугой и обошел кресло на почтительном расстоянии – на всякий пожарный случай.

И тут я понял, зачем Чертенок звонил мне. Он сам – боится. Боится еще больше меня. Не публикации боится, не огласки, что, впрочем, естественно для человека его социального статуса.

Степан боится Слова. («Ну, что? Всё пишешь?..»). Страшится моей рукописи. Потому что рукопись – это застывшее Слово. Истинное, верно найденное Слово – всегда правдиво. И в этой Правде – Бог. Если уж Истина нам не подвластна, то к Правде-то мы Им допущены. Это Его сила. И сила наша. Потому-то рукописи, как утверждал писатель-пророк, действительно, не горят… Горит бумага. А Слово Правды ни на костре палачей, ни в чугунной печурке, ни в жарком пламене домны не сгорит… Не может, коль оно уже отпечаталось. Запечатлелось, так сказать, вселенской Памятью.

Это мне опять соврали лжепророки, что есть «вещи, правды о которых мы не узнаем никогда». Это неправда. Ложь во спасение псов предержащих… Можно обмануть соседа, ближнего и дальнего своего. Но нельзя обмануть Бога. Никому, даже очень влиятельному псу, не дано вырвать хотя бы страничку из своего «дела», которое хранится вечно. И воздастся нам за каждое слово, сказанное. И за каждое дело, сделанное или не наоборот – не сделанное на земле.

Глава 27

ПОЧЁМ ДЕТСКИЕ РАДОСТИ

Серые будни безработного литератора Иосифа Захарова

Сегодня – воскресенье. Хотя что это значит для меня? Все дни календаря, черные, красные, зеленые, стали для меня одинаковыми – бесцветными.

Но сегодня – денежное воскресенье. За сценарий новогоднего утренника, который я написал по просьбе Маргуши для её детского сада, мне заплатили «аж» 300 рублей. Старший методист, крупная бабенка с лицом «моей» станционной буфетчицы, с каменным лицом долго читала шестистраничный труд. Потом тяжело вздохнула и сказала через губу:

– Дед Мороз у вас какой-то, мягко говоря, странный…

– Дед Мороз как Дед Мороз. С красным носом старого алкоголика, – похолодел я сердцем, чувствуя, как отдаляется от меня обещанный гонорар.

– Вот именно – алкаш какой-то, а не Дед Мороз! Где традиционное «раз, два, три, ёлочка, гори»?

– Пора уходить от штампов…

– А почему он говорит Снегурочке, малолетней внучке своей… – она стала лихорадочно листать листочки, потеряв «проблемное место». – Почему он говорит ей, это, заметьте, при всех Зайчиках и Снежинках: «Прилетит к нам голубой, в вертолете и бесплатно покажет…».

– Что покажет? – полез я за очками.

– Это я у вас хотела бы спросить… – повысила голос методист. – Это вы написали… Какой еще «голубой» прилетит к детям на праздник? И что он бесплатно покажет?

Я взял сценарий, нашел нужную строчку.

– Это, простите, опечатка… Принтер старенький…

Я поправил очки, откашлялся:

– Тут следует читать: «Прилетит к нам волшебник запятая в голубом вертолете и бесплатно покажет кино…». Как у Успенского.

– Так исправляйте!

Я исправил.

– А это?

– Что?

– Баба Яга у вас пишет заявление Змею Горынычу о приеме ее в пионеры… Так?

– Так…

– Это историческая неправда!

– Это сказка. Новогодняя сказка. Там разрешается.

– Даже в сказках должна быть правда. Никаких пионеров давно нет.

– Потому моя Баба Яга и просится…

Она брезгливо отодвинула от себя сценарий.

– В общем, мы не в восторге, Иосиф Климович! Разоблачительные статьи у вас раньше лучше получались…

– Простите, другой жанр, так сказать… – извинился я.

Но конвертик с тремя сотнями мне все-таки выдали, застав расписаться в двух ведомостях. «Баланс Господа Бога, – подумал я, пересчитывая на улице деньги за детское творчество. – Сперва кнут, потом пряник. Или наоборот?..».

Дома Маруся, истосковавшаяся по рынку, никакой критики в адрес своего руководства не приняла.

– Ты пиши почаще то, за что платят, а не то, за что с работы выгоняют, – назидательно сказала она. И зная мой несносный характер «человека с подвижной нервной системой», поспешила загнать своего полкана в будку.

– Ладно, Захарушка!.. Не обижайся. Придет Паша, скажи, чтобы меня дождался.

– Это с какой такой радости? – спросил я.

– Обмывать твой гонорар будем…

Эта сакраментальная фраза несколько примирила меня с серыми буднями досрочного пенсионера без пенсии, плохо «скрытого безработного» – еще не заваленного сырой землей-матушкой.

Моргуша, прихватив хозяйственную сумку, похожую на рюкзак челнока, как разбабевшая балерина, выпорхнула из дома.

А я остался ждать Пашку. Что мне еще оставалось?

Хотелось той единственной и желанной роскоши, которую еще совершенно бесплатно мог был подарить только он.

Я подошел к окну. Чувствовал кожей, которую покалывало иголочками: Паша уже в пути. Предчувствие обманывает меня редко.

В прихожей раздался короткий звонок. Так звонил