Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

забьем колхозный скот, – продолжал Григорий. – Что там еще осталось в «Безбожнике»? Всё за оставшиеся дни переправим на партизанскую базу отряда в Пустошь Корень. Зерно, фураж, лошадей, коров, овец…

– Нету ни коров, ни овец… – вздохнул Петр Ефимович, обводя взглядом собравшихся. – Усё родной Красной Армии отправили. Усё для победы.

Гришка не стушевался:

– Значит, организуем свой партизанский продотряд! По заготовке продуктов у местного патриотически настроенного населения. Опыт есть. И хороший опыт прошлых лет!

– Молодец! – похвалил его Богданович. – Конструктивно размышляешь, комиссар.

– Чувствуется школа партийного актива! – кивнул Богдановичу Котов. – Есть подходящие кадры на заметке?

Ответил командир «Мстителя»:

– Есть! Начальником продслужбы назначаю Водянкина.

– Старый большевик? – протирая пенсне, спросил Богданович.

– Скорее сочувствующий, – ответил Гришка.

Водянкин, боясь упустить хлебную должность, взмолился жалобным голосом:

– Спасибо, товарищи за доверие. Я в лесу вступлю в партию. Гадом буду, что вступлю… – Он заморгал глазами, боясь уронить слезу. – Если я не вернусь из продовольственного рейда, то досрочно прошу считать меня коммунистом…

– А если вернешься? – поинтересовался Разуваев, сворачивая козью ножку.

– Тогда не считайте.

Вениамин Павлович шмыгнул носом.

– Но я вернусь, братцы! Ей Богу!.. Мне одному много не съесть…

Богданович кивнул, прошептал на ухо Котову:

– Правду говорит. Вот бочку выпить может… И хоть бы что. Талант.

Вредный Разуваев и тут подпустил свою ложку дегтя:

– Да и еще попробуй обоз хлебушком набить. У наших куркулей зимой снега не выпросишь… Я был в продотряде.

– Последнее своим заступникам отдадут! – сказал Григорий Петрович. – Немцы вешать людей начнут, насильничать, сами к нам потянутся.

– Вешать будем мы! – грозно перебил сына командир. – Земля будить гореть под ногами оккупантов!

Котов встал, крепко пожал руку Петру Ефимовичу:

– Вот это разговор, товарищ командир! Чувствую, есть, есть еще порох в пороховницах.

Начали составлять длинный партизанский список.

– А кто нас лечить от смертельных ран станет в том лесу? – вдруг вспомнил обо мне Разуваев.

– А наш доктор на што? – вскинул бровь Петр Ефимович. – Он хоть и из «бывших», но наш!

– Что заканчивали, Фока Лукич? – сняв пенсне, поинтересовался Богданович.

– Военно-медицинскую академию…

– Еще при царском режиме, конечно? – рисуя на листочке какую-то замысловатую геометрическую фигуру, спросил Котов.

– Да, перед самой революцией… – ответил я.

– Почему не уплыли на «философском корабле»? – строго спросил Семен Иванович.

– Не взяли, выходит…

– Это не ответ, – констатировал он. – Но продолжим допрос… Ваша фамилия, если не секрет?

– Альтшуллер, – сказал я.

Собравшиеся на тайную вечерю застыли в ожидании.

– Вы, товарищ, еврей по национальности?.. – осторожно прощупал национальную почву Яков Сергеевич.

– Немец, – ответил я.

Собравшиеся ахнули: война-то с немцами!

– Обрусевший немец…

– Что значит – обрусевший? – спросил Котов, бросив на меня сверлящий душу взгляд. – Может, вы еще скажите – русский фашист?

Я испугался его взгляда. Сразу же вспомнились подвалы губчк в двадцать первом… Спас меня Петр Ефимович, сказав, что знает меня давно, с окопов первой мировой. Что воевал я храбро, лечил умело и прочее. Но я ответил на вопрос об «обрусевшем немце»:

– Обрусевший, это значит, что мой предок, мюнхенский аптекарь Альшуллер еще при Иване четвертом приехал в Московию лечить русских. От него и пошел наш род – русских медиков Альтшуллеров.

– Ну вот, – обрадовался Богданович. – Вот всё и прояснилось, слава Богу… Вполне подходящая, считаю, кандидатура для партизанского доктора.

– А я так не считаю… – протянул Котов, помечая что-то себе в книжечку остро заточенным карандашиком. – Лучше бы его интернировать туда, куда следовало, когда немец прёт на Москву и дороги кишат немецкими шпионами.

– А лечить от смертельных ран кто будет? – не унимался Разуваев.

– Есть предложение! – нашел выход Григорий Петрович. – Товарищ Котов! Мы его в лесу кандидатом в партию примем… Как только отличится, так и примем. Должен же у нас быть свой процент интеллигенции в партийной организации отряда?

– Одобряю, – поддержал мысль комиссара Богданович.

– Есть вопросы, закрывая секретное совещание, спросил Яков Сергеевич.

– У матросов нет вопросов! – за всех ответил Разуваев.

Глава 29

ДАН ПРИКАЗ: ЕМУ – НА СЕВЕР

Продолжение партизанского дневника доктора Лукича

16 января 1942г.

Урочище Пустошь– Корень.

База отряда «Мститель».

Уже в начале января продовольственные припасы, на заготовку которых бросили все силы при создании лесной базы, закончились. Жена начальника взвода разведки Василия Разуваева, которую в слободе почему-то прозвали Гандонихой, вчера сварила жиденький кулеш на воде из последних остатков пшена.

В отряде ропот: мол, партизанское начальство «от пуза жрет», с девками, что прибились к отряду, в его хозчасть, на нарах в протопленных землянке тешится. Короче, «санаторию себе устроили». А с начала войны ни один «мститель» из леса ни ногой, немца или полицая живого не видели.

Знают ли об этих «антипатриотичных» настроениях партизан отец и сын Карагодины. Внешне и командир, и комиссар спокойны, уверены в себе. Тарас Шумилов наладил какой-то самодельный детекторный радиоприемник. На наушники слушаем Москву, сводки Совинформбюро. Наши дали под Москвой фрицам по зубам. Это воодушевило. Радоваться мешает голод. На пустой желудок слободской человек радоваться не привык.

Утром командир вызвал меня в землянку, где живет с сыном, комиссаром отряда. В жарко натопленном бункере с потолком в три наката за столом сидел начальник продовольствия отряда Водянкин. В дальнем углу, за ситцевой занавеской, спала Зинка, младшая дочка Вениамина Павловича. Она, как шутили партизаны, «поддерживала боевой дух» комиссара. А Танька, старшая дочь Водянкина, управлялась в командирском блиндаже на правах хозяйки: отмывала грубо сколоченный стол, на котором коптила самодельная лампа, склепанная из латунной трубы и жестяной банки.

– Здравствуйте, Фока Лукич, – пожал мне руку Григорий Петрович, сдержанно-вежливый, более мягкий в обхождении с людьми, в отличие от отца. – Ну, не надумали заявление в партию писать?

– А зачем? – простодушно ответил я. – Для того, чтобы хорошо лечить партизан от простуды, кожных заболеваний и всяких других напастей важнее партбилета медикаменты… Думаю, чем вшей в большой землянке потравить.

– Ты не ровняй партию и вшей! – оборвал меня Петр Ефимович. – Мы тебя надумали в партию принять не потому, шо ты некудышний лекарь. Будешь плохо лечить – под трибунал пойдешь, под расстрел, значить… Тут другая цель преследуется.

Комиссар продолжил его мысль:

– Понимаете, доктор, в отряде нет начальника штаба…

Он виновато развел руками:

– В организационной спешке, за отпущенные нам немцами несколько дней как-то упустили из виду этот архиважный вопрос… Нельзя такому соединению почти в сорок голов – и без начальника штаба. Сами понимаете.

– Понимаю, – ответил я.

– Готовься к приему, учи устав! – сказал командир. – Гришка брошюрку тебе даст. Всё равно лечить тебе нечем… Будешь штаб возглавлять.

– Вы ведь военно-медицинскую академию закончили?

– Совершенно верно, – кивнул я.