Аромат изгнания - Ондин Хайят

Я скатилась по Млечному Пути и приземлилась на дамасском базаре. Небо – как детская горка, и мы скользим по нему, куда ему хочется. Мы пытаемся цепляться за перила, но руля нет, надо просто отдаться движению. Жиль, сможешь ли ты увидеть меня, если я не прислонилась к окну жизни? Если я прячу мои дни за фонтаном, если иду молча? Мы вместе шли по саду. Каждая секунда была похожа на качели, раскачивающиеся между нашими невинностями. Быть может, нужно вечно уходить прочь, чтобы отыскать разбитые талисманы, которые мы так крепко сжимали в руках…

Потом Муна повела нас – меня, Селену и Марию – в хаммам. Высокий потолок парной, весь в отверстиях, пропускал слабый свет. Воздух был тяжелым, почти липким, и пар еще усиливал тайну этого места. Какая-то женщина вымыла нас. Мое тело терли, пока кожу не стало жечь.

Сдерите же эту кожу и бросьте ее собакам, потому что в ней нет ничего хорошего, ничего, что было бы достойно быть любимым.

Муне, Селене и Марии сделали массаж, от которого я наотрез отказалась, решив вместо этого терпеливо ждать их, разнежившись в тепле и прихлебывая чай.

Каникулы подошли к концу, и в сентябре пришлось вернуться в пансион. Жизнь пошла своим чередом, привычно тягостная и лишь изредка, кратковременно, легкая из-за случайно пойманных эмоций. Я была узницей внутри себя самой, без надежды когда-нибудь выйти на свободу. Продуманная система самозащиты, которую я разработала, чтобы жить дальше, стала моей личностью, а я и не заметила. Но в год шестнадцатилетия что-то сильно толкнулось во мне. Там пытался вырасти цветок, но я не позволила.

Однажды в воскресенье после полудня Жорж повел меня смотреть алеппскую крепость. Был апрель 1917-го. Уже два года… Я невольно думала о родных.

Где вы нашли пристанище? Чем заняты ваши дни? Вы построили дом в небесах из стебельков лаванды?

Крепость высотой в полсотни метров возвышалась на скале, изборожденной глубокими трещинами. Они походили на слезы, пролитые за многие века. Да, крепость много раз побывала в осаде, но захвачена была лишь дважды. Я хотела, чтобы она рассказала мне обо всех своих сражениях. Жорж повел меня внутрь по мостику, выходившему к грозным укрепленным воротам. Потом мы шли, много раз сворачивая, и видели высокие стальные двери с восхитительной лепниной над некоторыми из них. Наконец мы вошли в оружейную, а затем в византийский зал. Жорж рассказывал мне, что королевский дворец был построен в 1230 году, но частично разрушен монголами. Я слушала его ласковый голос, возвращавший этому месту его память. В тронном зале я задрала голову, чтобы полюбоваться резным деревянным потолком. С крепостной стены открывался потрясающий вид. Я погрузилась в созерцание города. Птицы казались серебряными конфетти, порхавшими в легком воздухе. Они парили, кружили и внезапно исчезали, словно втянутые раскаленным светилом. Жорж не мешал мне впитывать эти удивительные секунды. Я, наверно, казалась ему похожей на эту неприступную крепость, потому что сначала он не решался приблизиться ко мне. Я видела, как он заставил себя подойти ближе. Его красивая ладонь с длинными тонкими пальцами легла на мою руку.

– Луиза, ты выйдешь за меня замуж?

Я зажмурилась. Не было больше ни серебряного конфетти, ни солнца.

За тебя замуж? Но я принадлежу Жилю, он поймал мой взгляд на лету, он целовал мои губы, он подарил мне деревянное сердечко…

Его рука крепче сжала мой локоть.

– Луиза, ты хочешь быть моей женой? – повторил он.

Но что это такое – быть женой? Я не женщина и не дитя. Я всего лишь цветок, сорванный на обочине дороги, чье сердце было сожжено.

Я видела лицо Жоржа, осунувшееся от неуверенности. Неужели это я заставляю его так страдать? Как может кто-то хотеть меня до такой степени?

– Луиза, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я знаю, что ты еще молода и несешь в себе много ран, знаю, что ты одна на свете, но я буду беречь тебя и…

Я закрыла ему рот рукой, чтобы он замолчал.

Нет, я не молода, мне миллионы лет, а мои раны заросли маками. На что я тебе, Жорж?

– Подумай, Луиза, прошу тебя.

– Мне нужно время, Жорж.

– Столько времени, сколько тебе понадобится. Но обещай мне, что подумаешь.

Я поклялась. Мы медленно спустились со стен крепости и затерялись в городе, потому что не хотели возвращаться, не распутав, насколько возможно, клубки своих мыслей.

Я провела в пансионе тревожные дни, не решаясь открыться Селене. Я выбрала в поддержку Марию, но с разбега натолкнулась на скалу. Она целиком ушла в свою веру и никого не видела вокруг, кроме Бога, который так гнусно с нами обошелся.

– Мария, я хочу, чтобы мы уехали вдвоем, ты и я. Все равно куда. Я буду работать, я умею вышивать почти так же хорошо, как мама. Я сотку жизнь из разноцветных нитей. Ты будешь счастлива.

Она спокойно посмотрела на меня, под беспощадной защитой своей веры.

– Но, Луиза, я хочу в монастырь. Сестра Алиса сказала, что это возможно, хоть я еще очень молода, – ответила она.

От этой новости я пошатнулась, как от пощечины. Я могла вынести все, но только не это. Я не хотела видеть мою сестренку погребенной под черным платьем, а ее прекрасные волосы спрятанными под белым чепцом. Я не хотела видеть мою сестренку узницей за решеткой, пленницей иллюзорной веры. Мысленно я подняла кулак к небу. Ты отнял у меня дедушку, маму, папу, Пьера, ты отнял у меня Жиля, Прескотта, Алию и всех остальных. Ты отнял у меня луну, ты отнял у меня солнце. А теперь ты отнимаешь у меня и Марию.

Я убью тебя, Боже, я убью тебя!

Я смотрела в лицо своей судьбе, и она мне не нравилась. Я понимала, что должна отпустить Марию, потому что она нашла свой путь. Я не должна цепляться за нее. Нет в этом мире якоря спасения, нет ничего, что могло бы спасти тебя от тебя самой. С моими собственными демонами я сама должна была сразиться. Они одолели меня, я гнала их, пытаясь быть беззаботной, но знала, что они притаились в тени и только и ждут случая растерзать меня. Я поняла в тот день, что Мария не последует за мной, и монастырь – это, возможно, лучшее, что могло бы с ней произойти. Она воздвигла вокруг себя огромную стену. Уйти в молитву – наверно, это был единственный ответ, который она смогла