Стеклянные дома - Франческа Рис

– Почему ты так думаешь?

– Ну, начать с того, что ты – существо другого вида.

– Смешно.

Он указал на верхние ветви.

– Вот, посмотри туда. Листьев совсем нет. – Он подтянул к ней одну из нижних веток. – А на эти посмотри. Тут внизу еще много листьев, но они все постепенно коричневеют. Это такая разновидность грибка.

Олуэн поморщилась. В слове «грибок» было что-то физически отталкивающее. У нее возникло ощущение, будто Гет дотрагивается до чего-то заразного. Дерево с его лысеющей кроной и голое белое небо над ним вдруг резко перестали быть чем-то непримечательным и безобидным и обрели зловещую значительность, и Олуэн подумала: интересно, сколько еще деревьев – бархатных синих силуэтов, которые сейчас, после заката, размыты и кажутся нереальными, – заражено, сколько яда успело проникнуть в корневые системы, в почву, в темные подземные ходы, куда она не умела заглянуть?

– Ты можешь это сделать?

– Могу, конечно. Без проблем. Сделаю на выходных.

Морщинки у его глаз стали глубже, и Олуэн поняла, что эта мысль доставляет ему удовольствие.

– Мы тебе, конечно же, заплатим, – сказала она и тут же пожалела о множественной форме.

Гет по-прежнему не сводил глаз с тонкой и податливой юной веточки, которую держал в руке. Он пощупал умирающие листья, потер большим пальцем по гладкой новенькой ветке. Кивнул.

– Хорошо. Спасибо.

* * *

Олуэн не умела хранить секреты и примерно через неделю после того, как ей пришлось отказаться от Миранды в роли доверенного лица, она позвонила Тони и провисела на телефоне сорок пять минут, почти проговорившись. Тони был более надежным вариантом. Он не был замужем за лучшим другом Джеймса, с которым они еще в детский сад ходили вместе. Тони вообще не одобрял ни Джеймса, ни тем более моногамию: «Plutôt mourir»[75], – сказал он Олуэн в день ее свадьбы. Они долго говорили о фильме. Какое-то время обсуждали приятельницу общих знакомых, которая только что заключила шестизначный договор на публикацию романа: Тони роман читал и презрительно отзывался о нем как о «косплее рабочего класса».

– Это потому, что она ирландка, – говорил он. – Люди думают, что она из рабочего класса, но это не так, просто она ирландка!

Олуэн представляла себе, как выразит словами то, что с ней происходит. «Я встретила свою первую любовь, и мы опять трахаемся». «Я минимум пять раз в неделю сплю с парнем, в которого была влюблена в юности». «Я начинаю влюбляться в Гетина». Нет, это не влюбленность. Секс и влюбленность – не одно и то же.

– Она училась в частной школе, клянусь.

Тони все говорил, и Олуэн поняла, что не хочет ему ничего рассказывать, не хочет все опошлять, – а еще она поняла, что подобные сомнения вряд ли возникли бы в отношении человека, с которым просто спишь, поэтому она сказала себе, что молчит о происходящем просто из чувства самосохранения. Она сказала себе, сказала себе, сказала себе.

* * *

– Снимай платье, – сказал Гет.

Она засмеялась:

– Что-что?

– Снимай платье.

Его голос звучал бесцветно, и сам Гет был не похож на себя. Олуэн почувствовала, как тело отзывается на его слова. Слова были горячей жидкостью, покрывающей ее кожу. Она расстегнула пуговицы, одну за другой, повела плечами, сбрасывая платье.

– Иди к кровати. Опускайся на пол, на колени. Ну, давай. И закрой глаза.

Она услышала, как он подошел сзади. Услышала, как расстегнул молнию на джинсах. Он прижался к ней всем телом и обхватил рукой ее горло.

– Нам не следует этого делать, правда?

Она согласилась – да, не следует.

– Но тебе это нравится, да? Ты этого хочешь?

– А-га.

Он сжал ее горло чуть сильнее.

– Ты что? – проговорила она.

– Я так хочу.

Он скользнул ладонью назад, к затылку и сжал в кулаке ее волосы.

– Я делаю тебе больно?

– Немножко, – едва слышно прошептала она.

– Хочешь, чтобы я остановился?

– Не останавливайся.

Он положил руку ей на талию, сначала сбоку, потом скользнул вперед, к животу, и ниже – между ног.

– Черт, как ты намокла, – выдохнул он.

Он разжал руку, сжимавшую ее волосы, накрыл ладонью ее лицо, затолкал два пальца в раскрытый рот и издал низкий стон, когда она провела языком вверх-вниз по одному из пальцев: точно так же она делала, когда ему отсасывала, – она знала, что ему это нравится. Отдернул руку.

– Скажи, что ты хочешь меня больше.

– Больше?

– Больше, чем его.

Это ведь была игра, поэтому она сказала, что хочет его больше всех. Больше, чем кого-либо.

– Я хочу тебя больше, – сказала она.

* * *

– Сейчас лучше, чем было раньше, скажи?

– Надеюсь, – отозвалась она, упираясь подбородком ему в грудь. – Хотелось бы думать, что за эти годы я чему-нибудь да научилась.

– О да, научилась.

Она шлепнула его.

– Что? Я вообще-то и раньше не жаловался!

Она расплылась в улыбке. Казалось, все ее тело целиком состоит из эндорфинов; это наверняка было хорошим признаком, потому что доказывало: происходит нечто физическое, химическое, контролируемое.

Они пошли на кухню.

– В холодильнике пиво, – крикнула она, пока сама пошла выбирать пластинку. – А в буфете есть виски и джин.

Она не стала заморачиваться перечислением всего остального, что у них было, назвала только те вещи, которых, как она думала, ему может захотеться. На днях, когда она налила Гету порцию хвойного о-де-ви[76], который Джеймс привез из недавней поездки в Торонто, он рассмеялся ей в лицо.

Она листала стопку пластинок. Она ставила винил вместо плейлистов в Spotify, когда чувствовала, что момент требует особой торжественности. Ей хотелось выбрать что-нибудь такое, что продемонстрирует ему, насколько она стала искушенной, насколько взрослой. В идеале хорошо бы найти что-то, чего он наверняка не знает.

– Тебе нравится Элис Колтрейн? – крикнула она. – Или, может, Каэтану Велозу?

Он не ответил ни на то, ни на другое, поэтому Олуэн выбрала совершенно третье – поставила The Smiths, чтобы напомнить Гету о том времени, когда они были юными, и о том лете, когда он переписал у кого-то этот альбом на кассету и заставлял Олуэн слушать ее на бесконечном повторе, когда они катались на его стареньком «Фиате». Открывающие такты «Reel Around the Fountain»[77] тоже не вызвали у него никакой реакции, и, когда она подняла взгляд от вертушки, Гет стоял перед холодильником в явном оцепенении. Дверца была закрыта.

– Что ты там увидел? – спросила она.

Она подошла к нему сзади и обняла за талию. Гет смотрел на открытку с Вестминстерским мостом.

* * *

Цапля сидела на противоположном берегу озера. Небо в начале вечера было того же жемчужно-серого оттенка, что и ее оперение, и лучилось закатом. Они сидели на веранде, захватив с собой бутылку скотча. Озеро было неподвижным и непрозрачным, в лесу – тишина, лишь изредка хрустяще шелестела листва. Гет щелкнул зажигалкой – и щелчок посреди этого