Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

стеганцами на ногах. Аксели знал от Валенти, что портной утром звонил в село. Но он не стал ни о чем расспрашивать мастера, а только попросил разрешения позвонить по телефону.

Повесив трубку, Аксели сказал как можно спокойнее, избегая слишком откровенных проявлений радости:

— Оказывается, и там все поудирали. Но ничего, они далеко не уйдут. Знаете что, нельзя ли нам временно перенести этот телефон в рабочий дом. Это ведь тут рядом.

— Возьмите. На что он мне. Очевидно, сейчас и заказов почти не будет.

Аксели сел и заговорил смиренно-просительно:

— Приходите и вы к нам, а? Надо же штаб организовать, а тут и Отто отошел. Теперь Валенти с нами, но Канкаанпээ и Анттоо такие люди — вы же знаете. Сам я не могу везде поспеть... И вы, конечно, лучше разберетесь во всем, если выйдут новые законы и тому подобное.

Портной хлебнул из стоявшего на столе стакана какую-то бурую жидкость и покачал головой:

— Премного благодарен. Но я решил оставаться в моем скромном углу.

— Да пойдемте, а? Видите, ни капли крови пролить не пришлось, так что совесть ваша должна быть спокойна. А вы же лучше все понимаете. Нет ничего такого, чего бы вы не знали. Хоть сенатором вас назначить. Честное слово, надо бы вам сейчас быть с нами, когда наконец-то можно осуществить все то, о чем всегда столько говорили.

Мастер еще отхлебнул из своего стакана и почмокал с серьезным видом, пробуя питье на вкус и удерживая на лице непроницаемую маску, готовую соскользнуть от искренней похвалы Аксели. Затем осторожно поставил стакан на стол и сказал:

— Следует, конечно, серьезно подумать, насколько уместна в данном случае пассивная оппозиция. Однако насилие в любой форме мне глубоко противно.

— Неужели нам надо было ждать до тех пор, пока их крепкая полицейская организация будет готова взять всю власть в свои руки? Вы же понимаете, что стало бы тогда с реформами. Если бы они и дали свободу торппарям, то содрали бы такую цену и наставили бы столько дополнительных пунктов, что многие лишились бы всяких прав. Вы же видели, как еще осенью они хотели поставить у власти трех королей и в какой ужас пришли от власти парламента. Если бы они хоть что-нибудь согласны были уступить нам без принуждения, так что же мешало им сделать это давно?

От смиренного тона Аксели ничего не осталось, и последние фразы были уже полны негодования. Мастер оставался спокойным, как человек, выслушивающий доводы, которые сам уже обдумал много раз.

— Да. Возможно, мои рассуждения и кажутся неверными, но они основаны на твердых принципах. Я вовсе не считаю нашу буржуазию добреньким папашей, который щедро раздает детям подарки. Но перед лицом все возрастающей мощи рабочего класса буржуазия не смогла бы долго артачиться. Я верю в твою искренность. В это я всегда верил. И уж коль скоро все пошло по такому руслу, и желаю успеха твоим начинаниям. Но, как я уже сказал, я не могу участвовать в этом...

Мастер говорил спокойно, бесстрастно, как будто речь шла о каком-то далеком, заоблачном мире, известном лишь ему одному. Казалось, что он устал и хочет поскорее закончить этот разговор. Аксели стал собираться.

— Так, я, пожалуй, пришлю людей, чтобы перенесли телефон. Потом, конечно, все восстановим и поставим обратно, как только минет необходимость или свой телефон получим.

— Ладно, ладно. Пожалуйста.

Как только Аксели ушел, портной забыл о солидной сдержанности. Он стал звонить в село и спрашивать о новостях самым небрежным тоном, чтобы не выдать своей горячей заинтересованности. До конца дня он не находил себе места, волновался. То брался за работу, то раскрывал книгу, но все валилось из рук. Он еще несколько раз звонил по телефону, но все разным лицам, чтобы не подумали, будто он проявляет особенный интерес. Вечером он долго оставался один со своими мыслями, не желая разговаривать ни с кем, даже с Эммой. Но в конце концов он сказал ей:

— Похоже, что они одержали победу... Ну, конечно... конечно это еще... И все же мои слова сыграли свою роль.

Только поздно ночью Аксели забежал домой. Элина словно поуспокоилась немного, так как все, по-видимому, прошло благополучно, но отец и мать были совершенно подавлены. «Пошел к людям в дом с ружьями в чужих вещах рыться!» Юсси как ушел в дровяной сарай, так и не показывался оттуда, будто решил просидеть там всю революцию. Алма все же старалась как-то понять сыновей. Когда они остались вдвоем и Юсси начал ругать Аксели, она не выдержала:

— Не бывает один виноват, когда двое дерутся. Ведь и они творили несправедливости, как с нами тогда... а могли бы, кажется, не делать этого... Хотя я наших не оправдываю... не оправдываю... Все равно нельзя было до такого дойти...

Через день-два, когда распространилась весть об успехе революции, к рабочему дому потянулся народ. Перед Аксели заискивали, старались польстить, так как чувствовали, на чьей стороне теперь сила. В Красную гвардию вступали многие из тех, кто еще вчера сомневался. Валенти выдавал пропуска, которые подписывал Аксели. Сидя за столом, где стоял перенесенный от Халме телефон, и расписываясь своим немного корявым почерком на разных бумажках, Аксели чувствовал, как в его позах и в движениях появляется некая значительность. От успеха и он испытывал прилив энергии. Он все время куда-то уходил, приходил, давал советы, указания:

— Так-так, ребята... Давайте-ка это туда...

В рабочем доме устроили казарму. Во дворе соорудили из досок кухню-навес, сложили печь с большим котлом, потому что плита в буфетной была слишком мала для «полевой кухни». Среди женщин нашлось много охотниц поступить в кашевары. Аксели взял Элму Лаурила — по просьбе Анттоо. Ауне ему не хотелось брать, но, правда, и отказать было трудно, так как за работу решили платить, а Леппэнены жили в нужде. В конце концов, он согласился взять и ее. В сущности-то, не хотелось ее брать в кашевары лишь потому, что пришлось бы часто иметь дело с ней, а он избегал этого. Мучительно неприятно вспомнилось старое, когда Ауне, надеясь получить место, заговорила с ним:

— Помилуй бог, ты такой красивый начальник... а-ах-хах...

Потом Аксели выписал первый ордер: «Реквизировать в имении барона...»

— Раз не дал оружия, пусть отдаст свинью.

Пошли за свиньей. Обратились с ордером к управляющему, но тот вытащил свой паспорт и отказался что-нибудь делать. Он шведский подданный и требует соответственного обхождения. Предписание показали войту,