Восьмая личность - Максин Мей-Фан Чан

— Говорить можешь?

— Конечно. Все в порядке?

Я смотрю на разбитый стакан.

Молчание.

— Дэниел. Что случилось?

— Трудный сеанс, — говорю я, склоняясь над стопкой почты и разыскивая нож для конвертов.

— Пациент с ДРИ? — спрашивает Мохсин.

— Да. У нее были тревожные воспоминания.

— О чем?

— О том, что случилось в прошлом месяцев в «Электре». У нее были ссадины на обоих запястьях. Я думал, она сама нанесла себе увечья, и мы применили гипноз.

— Что ты обнаружил?

— Думаю, ее изнасиловали, — тихо говорю я.

— Она так и сказала? Ну, в смысле, под гипнозом?

— Ее речь была фрагментарной, я… я…

— Успокойся, Дэниел. Передохни.

Я молча смотрю на свой письменный стол. Я убежден, что положил нож именно сюда. Где он?

— Мне кажется, этот случай сказы…

— Сказывается на тебе. Знаю. Тебе нужен отпуск.

— Ее регрессия усиливается, а ее память слабеет. Думаю, личности конфликтуют друг с другом и блокируют действия друг друга.

— Она перестала принимать препараты?

— То принимает, то нет; она настаивала на том, чтобы иметь некоторую самостоятельность, поэтому мы договорились уменьшить дозу, но я подозреваю, что одна из личностей мешает ей принимать их.

— Что насчет мачехи? Она имеет к этому какое-то отношение?

— Анна?

— Может, стоит подключить ее? Пусть помогает Алексе соблюдать режим приема лекарств.

— У них не очень близкие отношения.

— Ясно. Я над этим подумаю.

— Я поручил одной из медсестер ввести нейролептики. Мне казалось, они помогают.

— Хорошо. Ты когда уезжаешь?

— Через пару часов, — говорю я, мой голос дрожит.

Молчание.

— Мохсин, я не хочу оставлять ее, — говорю я, глядя на чемодан.

— Придется, — твердо говорит он, — иначе ты выгоришь. И вообще ты не всемогущ.

Я вздыхаю, понимая, что он прав.

— Дай ей мой номер телефона. Так тебе будет легче.

— Спасибо.

Я опять смотрю на стакан.

— Мне снятся сны, — говорю я.

— О чем?

— Как я хочу ее. Как занимаюсь с ней любовью. Я испытываю некоторое чувство вины.

— Чувство вины — это пустая трата времени, это негодование, вывернутое наизнанку. Но все твои желания нужно перенаправить. Причем побыстрее.

— Я дам ей твой номер, — говорю я.

— Позвони мне из аэропорта.

Щелк.

Я подхожу к осколкам стекла, разлетевшимся как части одного целого; какие-то из них прячутся под креслом. Веником я заметаю осколки на совок, ради безопасности стараясь собрать все до единого, и размышляю над тревожными воспоминаниями Алексы. Кто контролировал Тело, когда ее насиловал Тип в сером костюме?

Я оставляю секретарше записку, в которой прошу ее связаться с Алексой и передать той телефон Мохсина. Пытаясь успокоиться, я качу свой перегруженный чемодан к двери. В голове, как заезженная пластинка, звучит: «Все будет хорошо, все будет хорошо».

Я понуро иду по территории «Глендауна». Язык во рту словно обжаренный, моя гордость разорвана в клочья. Обитатели, накачанные прописанными им препаратами, ведут себя как зомби: шаркают, что-то бормочут себе под нос, дергают себя за одежду. Сегодня я одна из них. Напичкана химией. Рот онемел. Голова как воздушный шарик. Проблески истерии напоминают мне, что я всего в двух шагах от душевного расстройства. Я смотрю на стену из розового кирпича. Одинокий дрозд поднимает черное крыло.

«Я хочу домой», — ноет Долли, ее крохотные пальчики отекли и стали непослушными от взрослой дозы препарата.

«Не беспокойся, — говорю я, идя через лужайку к тропинке, — мы сейчас идем домой. Позже Онир позвонит Джеку и скажет, что мы снова заболели и должны соблюдать постельный режим».

«Снова?» — спрашивает Онир.

«Снова», — отвечаю я.

«Нельзя постоянно отлынивать от работы под предлогом болезни, — сурово говорит она, — он тебя уволит».

«Кому какое дело?» — говорю я.

Окна «Глендауна» кажутся мне неспящими глазами, которые смотрят на меня бдительно и спокойно, и по спине пробегает неприятный холодок. Я устремляю взгляд на угрожающе полные дождя тучи и выхожу за пределы территории.

Еду на метро.

Иду пешком.

Всю дорогу до дома меня преследует «Тупица».

Эта «Тупица» держится рядом со мной как тень, до того момента, когда я поворачиваю ключ в двери — Паскуды настаивают, чтобы я поднялась по лестнице. Достала из-под кровати лезвие, которое уже ждет меня.

Я наблюдаю, как расходятся в стороны края знакомого красного разреза.

«Глубже», — настаивают Паскуды, добавляя в мою коллекцию странного оружия серебряный нож для конвертов.

Моника с наслаждением проводит время в потребительском рае, а я устроился на сером пластмассовом стуле подальше от гомонящей толпы в терминале номер пять. Достав телефон, я звоню в регистратуру.

— Приемная доктора Розенштайна.

— Это я, — говорю я. — Я оставил вам записку.

— Я видела. Я отправила ей голосовое сообщение.

— Хорошо. Если она не перезвонит до конца дня, езжай к ней.

— Все в порядке?

Я вздыхаю.

— Почти.

Пауза.

— Ой, звонила ваша дочь. Я сказала ей, что вы на пути в аэропорт.

— Она оставила сообщение?

— Нет.

— Все дочери такие, — говорю я.

— Вот такие они, дочери, — соглашается она.

Я представляю, как она поднимает брови и закатывает глаза.

— Увидимся через пару недель, — говорю я.

— Приятного отдыха, — говорит она.

Напротив меня садится худой молодой мужчина. У него тонкие, как у пианиста, пальцы, которые крепко сжимают белый полиэтиленовый пакет с журналами и бутылками воды. У него доброе лицо, но под глазами темные круги. Утомление лежит морщинами на его щеках. Я замечаю, что куртка ему мала, а брюки — велики в талии.

Он смотрит на наручные часы — его колени плотно сжаты, — затем переводит взгляд на часы над головой, затем на стойку регистрации. И повторяет все эти действия.