Приятный кошмар - Трейси Вульф

на меня, говоря это, но я уверена, что она имеет в виду именно меня, так что…

– Веди себя прилично! – призывает Саймон, покачав головой.

– Вероятно, это кто-то из учителей, желающий удостовериться, что мы находимся там, где нам полагается быть, – предполагает Моцарт, встав, чтобы открыть дверь. – Похоже, наша вечеринка подошла к концу.

Иззи смотрит на Джуда.

– Выходит, этот стук в дверь спас тебя? – удивляется она, подняв брови.

Он пожимает плечами, будто говоря: «это сказала ты, а не я», затем вскакивает на ноги, когда Моцарт отходит назад и становится видно, что в дверях стоят все четыре Жана-Болвана.

– Чем я могу вам помочь? – спрашивает Моцарт, высоко вскинув брови.

– Я знаю, что здесь среди вас находится эта мантикора, – рычит Жан-Люк. – Мы хотим с ней поговорить.

Брови Моцарт взлетают еще выше.

– Поберегись, темный эльф, не забывай, с кем ты говоришь. – Она произносит это спокойно, но ее тело чуть заметно поворачивается, как бы говоря, что, хотя она и не нарывается на неприятности, она более чем способна справиться с ними, если эти говнюки желают мутить воду.

– Это ты поберегись, драконша, якшаясь с ними, – едко отзывается Жан-Клод. – Как бы тебе это не аукнулось.

– Драконов не взять на слабо, – парирует Моцарт с улыбкой, в которой видны все ее зубы. – Возможно, вам стоило бы поискать парочку троллей, чтобы обменяться шутками с ними.

– Возьмите эту мантикору, – приказывает Жан-Люк тоном, который я слышала слишком часто, чтобы не насторожиться. – Сейчас же.

Джуд тотчас сдвигается с места и заслоняет меня, но мне совершенно не хочется, чтобы он или кто-то другой сцепился с Жанами-Болванами, защищая меня.

Ева качает головой, глядя на меня, но я не обращаю на нее внимания и встаю, чтобы они могли видеть меня.

– Вот я, здесь.

Джуд чуть слышно рычит на меня и опять становится между Жанами-Болванами и мной.

– Где он? – спрашивает Жан-Жак.

И поскольку мне не нравится его тон, я делаю вид, будто не понимаю.

– Где что?

Но это, видимо, только злит Жанов-Болванов еще больше, потому что внезапно Жан-Люк ощеряется и отталкивает Моцарт в сторону, чтобы без приглашения вломиться в ее бунгало.

Что приводит всех остальных в комнате в полную боевую готовность.

– Не смейте дотрагиваться до нее, – рычит Саймон тоном, которого прежде я никогда не слышала от этой игривой беззаботной сирены.

Между тем Джуд оказывается на другом конце комнаты еще до того, как Жан-Люк успевает сделать хотя бы еще один шаг внутрь.

За Джудом перед дверью сразу же становятся Эмбер и Реми, и даже Ева сжимает кулаки, встав рядом со мной.

Только Иззи остается на месте, но она водит языком по своим клыкам таким образом, который, как я успела выяснить, означает, что она раздражена. И в обеих руках она держит по ножу.

Что до Моцарт, то, судя по ее виду, ей хочется поджарить Жанов-Болванов себе на ужин.

Обходя их, чтобы оказаться перед Жанами-Болванами – потому что я не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за меня, – я вдруг начинаю понимать, что именно моя мать пытается предотвратить, блокируя магические способности учеников. Потому что что-то подсказывает мне, что если бы Моцарт сейчас имела доступ к своему дракону, то эти темные эльфы уже были бы поджарены на ее драконьем огне.

Потому что эти люди, с которыми я только что ела чипсы, которые играли в игры и поддразнивали друг друга, внезапно становятся намного, намного более похожими на трудных подростков, которых отправили в Школу Колдер именно из-за их проблем. Мрачные, опасные и готовые на все – они внушают не просто страх.

Она вселяет настоящий ужас.

– А ну, убирайся из моего дома на хрен, – говорит Эмбер Жан-Люку. Ее голос тих, тон ровен и почему-то от этого он кажется еще страшнее. – Сейчас же.

Его взгляд встречается с моим, и он щурит глаза, так что они превращаются в щелки.

– Я знаю, что ты пытаешься провернуть, Колдер, но тебе придется сдать назад или мы заставим тебя это сделать.

– Убирайтесь. Отсюда. На. Хрен, – говорит Моцарт, повторяя то, сказала Эмбер. Только она толкает Жан-Люка в грудь, как он только что толкнул ее саму.

Он выходит из себя и замахивается на нее кулаком, целясь в лицо, и я бросаюсь вперед, чтобы остановить его. Мне уже доставалось от его кулаков, я знаю, каково это, и мне совсем не хочется, что бы то же случилось и с Моцарт за попытку защитить меня.

Однако я находилась слишком далеко, чтобы успеть вовремя добраться до него.

Но Джуд успевает перехватить удар. Его рука оказывается перед лицом Моцарт в последнюю секунду.

Кулак Жан-Люка впечатывается в его ладонь, и Джуд обхватывает его пальцами. И начинает сжимать.

Проходит пара секунд, и ярость на лице Жан-Люка сменяется выражением боли. Которое тут же уступает место страху.

– Перестань, чувак. Нам нужен только гобелен, – задыхаясь, хрипит Жан-Люк, тщась вырвать свой кулак из хватки Джуда. – Отдай его нам, и мы уйдем.

Но Джуд, похоже ничего не замечает – ни его попыток освободиться, ни его слов, а просто продолжает сжимать, даже когда колени Жан-Люка подгибаются, и он валится на пол.

– Перестань, чувак. Хватит. Отпусти его, мать твою. – Жан-Жак делает шаг вперед.

Когда Джуд даже не смотрит на него, Жан-Жак бросается на него, подняв кулаки. Одновременно Жан-Клод и Жан-Поль пытаются схватить его.

Но никто из них не успевает даже прикоснуться к Джуду.

Саймон хватает Жан-Жака и отбрасывает его на другой конец комнаты.

Моцарт наносит сильнейший удар ногой по яйцам Жан-Клода.

А я ставлю подножку Жан-Полю. Я не имела намерения сделать так, чтобы он врезался в Реми, но, когда тот укладывает его на пол метким ударом локтем в горло, я не могу сказать, что мне жаль.

Жаны-Болваны вскакивают на ноги – и теперь они намного, намного злее, чем были вначале. Что нисколько не удивляет меня.

Всю свою жизнь они получали все, чего хотели. Они спекулируют на своей репутации, своих деньгах, своем влиянии и на том страхе, который все это внушает. Они делают все что хотят. И когда кто-то говорит им «нет», что случается нечасто, они пускают в ход все средства, чтобы превратить это «нет» в «да».

Вот почему за последние три года я не раз и не два получала кулаком в лицо и в другие части моего тела… но это все-таки лучше, чем поднять лапки вверх и позволять им творить все, что им угодно.

– Мы не уйдем отсюда без этого гобелена, – рычит