Нежность - Элисон Маклауд

– Пью за собрата-гения!

И вздохнул, наслаждаясь моментом – приятным обществом, удачным местом с видом на окрестную синеву. Дым сигареты, туманный, как мысль, поднимался в воздух.

– Единственный заслуживающий внимания вымысел, созданный мною в жизни, – моя так называемая репутация. Я не понимаю, как это получилось. Я ленив во всех мало-мальски значимых аспектах. Меня совершенно справедливо обвиняют в социальной пассивности, в недостатке общественной деятельности, в том, что моя критика беззуба. Оказывается, моя фирменная марка – чрезмерная вера во всемогущество литературы. Признаюсь, что я даже не понимаю смысл этого обвинения. Настоящая вера по определению чрезмерна. Как вы думаете? Я знаю только, что люблю те книги, которые захватывают меня до одержимости… до потери ориентации. Я до сих пор, точно так же, как в детстве, считаю, что литература – чудесна. А также странна, поскольку она каким-то непостижимым образом живая. Истинная литература неподвластна попыткам ее анализировать, перефразировать, тематически интерпретировать. Я верю: книги читают нас точно так же, как мы – их. Только не спрашивайте, что это значит. Я все равно не могу объяснить, и все же уверен в этом, как ни в чем другом. Иными словами, миссис Кеннеди, я – аномалия.

– Ну, значит, нас таких двое.

– Мои высокоученые коллеги хотят, чтобы я ограничился стилистикой и нарратологией. Но разве хоть один писатель хоть на миг задумывается о «стиле»? Возможно, он думает о музыке или ритме своей прозы. Воистину, этот таинственный сосуд, вместилище звуков, иногда приходит даже раньше персонажей и сюжета. А вот «стиль» обычно даруют прозе вещи, которые не во власти писателя, и именно они, уникальные особенности, обусловленные причудами его или ее видения, авторского голоса, делают книгу живой. Я прозаик средней руки, у меня множество компетенций, прорва стиля, огромное количество приемов – и никакого дара!

– Вы слишком горячо протестуете!

Он прижал к губам салфетку, и щеки на миг раздулись отрыжкой.

– Нет, даю вам честное слово. Я неудачливый писатель и ненастоящий ученый. Я принципиально отказываюсь руководить аспирантами. Они такие… покорные. Бывают дни, когда я что угодно готов делать, лишь бы не брать в руки книгу. – Он с благодарностью принял еще один полный до краев половник чаудера. – Когда-нибудь – до того, как выйду на пенсию, – я должен приложить все усилия, чтобы исправиться.

Он пошевелил бровями.

Она снова закрыла супницу крышкой и осмелилась произнести цитату, которая именно в этот момент всплыла в голове:

– «Мы все стали в какой-то степени анархистами…»143

– Боюсь, не припомню, кто это сказал…

– Вы! – торжествующе ответила она и предложила ему еще хлебец.

– А! – Он кивнул и откинулся на спинку стула, словно желая обдумать собственную давнюю мысль. Он обратил лицо к высоким облакам, похожим на комья ваты, а Джеки стала убирать грязные тарелки.

Она отнесла их и вернулась с тортом на подставке. Профессор встал, чтобы пододвинуть ей стул, не выпуская сигарету изо рта.

– Когда-то я мечтала публиковаться в «Нью-Йоркере». – Джеки слегка подалась к гостю. – В юности я зачитывалась рассказами Чехова. В те дни я только читала, писала и рисовала, все время. В университете я даже брала факультативный курс творческого письма со специализацией по малой прозе – об этом не знает никто, даже Джек. Именно тогда я впервые познакомилась с рассказами Лоуренса. Это так замечательно, что вы подарили мне его сборник. Я бы поблагодарила вас раньше, просто у меня не было слов. Я жду не дождусь, когда прочитаю оба варианта «Англии, моей Англии»! Я не знаю этого рассказа. Я больше всего люблю «Запах хризантем». Вижу, он тоже есть в вашем сборнике, и я собираюсь перечитать его сегодня вечером перед сном. Никогда не забуду сцены, в которой героиня обмывает тело мертвого мужа. Сначала вдвоем с его матерью, но потом мать уходит, и жена остается наедине с мужем. Я до сих пор как воочию вижу ужасающую, ничем не прикрытую интимность этой сцены. Думаю, она останется со мной навсегда.

Светло-русый, мускулистый, с длинными, стройными ногами. И мертвый144.

Джеки надела темные очки, чтобы прикрыть глаза.

– Может быть, вы еще будете писать… Вы молоды! – Триллинг указал на зеленую траву газона, простор морского побережья. – Посмотрите, какая кругом… свобода, какой простор.

Она, не поднимая лица, потянулась за чаем:

– Мой мир теснее, чем кажется. Я не жалуюсь, вовсе нет. Но да, здесь, на Кейп-Коде, когда я одна или с Кэролайн, моей маленькой дочкой, иногда он… снова становится просторней. – Она овладела собой, взяла сервировочную лопаточку для торта и улыбнулась образцовой улыбкой светской хозяйки. – А теперь, профессор Триллинг, позвольте, я вам…

– Прошу вас, зовите меня Лайонел.

– Боже, я не осмелюсь! Вы – светило.

– А вы чересчур вежливы. Печальная истина, как мы оба знаем, заключается в том, что имя Лайонел слишком трудно выговорить. Осмелюсь сказать, оно слегка пугает людей. В юности я мечтал, чтобы меня звали – знаете как?

Она поставила перед ним персиковый крисп на белой фарфоровой тарелке:

– Как же?

Он подергал себя за мочку уха:

– Вы будете смеяться.

– Ни за что!

– Я хотел, чтобы меня звали… Джек.

Она прикусила губы, пытаясь подавить улыбку, но получилось не очень. Застывшая в воздухе сервировочная лопаточка дрожала.

Он медленно кивнул и заговорил с пародийной серьезностью:

– Трагедия не может быть полной без определенной доли фарса.

Она положила лопаточку на стол и закрыла лицо салфеткой.

– У меня всё, ваша честь. – Профессор с жаром набросился на десерт.

Ей пришлось снять темные очки и вытереть слезы краешками пальцев.

– Триллинг! Говорит Джек Триллинг! – провозгласил он, словно репетируя важный телефонный звонок. – Это мог бы быть я! Весьма звучно, не правда ли? Джек Триллинг! Такое имя подошло бы знаменитому киноактеру.

Она прижала ладони к щекам.

Оставался, может быть, час, прежде чем с той стороны обширного газона побежит на еще нетвердых ножках Кэролайн, а за ней по пятам явятся бабушка, Роза, с привычной царственной осанкой и Мод, пожилая английская няня. Джеки торопливо очистила стол и вернулась с тетрадью:

– Спасибо, что пошли мне навстречу.

Она заглянула в свои заметки, словно собиралась, как когда-то, переключиться в режим интервьюера.

– Вы писали, что политика нуждается в способности к воображению, присущей литературе…145 Мне ужасно понравились ваши слова. Надеюсь, это не слишком банально звучит.

– Я польщен, миссис Кеннеди…

– Пожалуйста, зовите меня Жаклин. Я не пытаюсь вам льстить. Я пытаюсь понять.

– Я хотел сказать – пожалуйста, продолжайте.

– Вы утверждаете, что «либерализму необходимы качества литературы: разнообразие, возможности, сложности и