Нежность - Элисон Маклауд

быть, картину), и дверь закрылась не сразу. Нельзя не признать, что агент сработал хорошо. Охота сегодняшнего дня оказалась удачной. Хардинг молодец.

Гувер поднял взгляд от отчета с приложениями, лежащего на коленях. Лоуренс Уэлк объявлял следующий музыкальный номер. Старинную балладу, как он сказал. Обращаясь к зрителям – что в студии, что у себя дома, – он говорил с немецким акцентом. Точнее, говорил, как немец, старающийся не быть немцем. Очень жаль. Но каждый раз, когда наступал вечер субботы, Америка его прощала. Вторая мировая уже кончилась. Простим и забудем. Американский народ великодушен, а мистер Уэлк держится как добрый и заботливый отец по отношению ко всем этим прекрасным молодым людям, выступающим на сцене.

Энни оставила Гуверу на боковом столике кружку горячего молока с капелькой ванили, как раз как он любит. В телевизоре над крышей эстрады летели мыльные пузыри. Бобби – крупнозубый, крепкий, истинный американец – в полосатом блейзере по пояс гол в шляпе канотье ворковал в микрофон. Сисси крутилась вокруг в платье с пышной юбкой, жесткой от кринолинов. Декорации изображали церковный пикник – белая церковь со шпилем, и на горизонте плавные очертания холмов. Появился хор, из блестящего черно-белого луга выскочили пластмассовые цветы. Большеглазые певички в длинных светлых платьях шествовали с красивыми тенорами – одна парочка за другой. Девушки несли зонтики, парни – корзины для пикников. Гувер попивал молоко. Бобби плисовые штаны чуть съехали продолжал петь. За кадром оргазмически булькала машина для пускания мыльных пузырей.

До отправки Хардинга в Порт-Хайаннис Гувер лично приказал группе подслушивания не ставить жучки в спальнях и санузлах дома на Ирвинг-авеню. Миссис Кеннеди, конечно, личность, представляющая интерес для Бюро, но при этом она – дама, а он, Гувер, – джентльмен, притом выросший на юге.

На эстраде в телевизионной студии блестели и бликовали духовые инструменты – саксофоны, тромбоны, трубы. Мистер Уэлк махал дирижерской палочкой. Выскакивали пластиковые цветы. Девушки раскрывали зонтики. Интересно, подумал Гувер, в какой позе сенатор Кеннеди предпочитает иметь свою жену. Еще он подумал о том, какой костюм они с Клайдом наденут в понедельник. Он должен сказать Энни о своем выборе завтра, после того как она вернется из церкви: его одежду планировали на три дня вперед. После программы Уэлка, прежде чем лечь в постель, он позвонит Клайду. Клайд тоже смотрит Уэлка.

Наконец, когда сердце Бобби так переполнилось чувствами, что слов было уже недостаточно, он схватил Сисси за талию и высоко поднял. Свет ее улыбки озарил весь пикник. Озарил телестудию. Озарил всю страну, от моря до сияющего моря, субботним вечером. Вот это – искусство, подумал Гувер. Вот это – любовь.

Изгнанник

i

На вершине Рэкхэм-Хилла изгнанник надеялся обрести покой и тишину наедине с холмами Даунса, но возле Парэм-Хауса, главного дома соседней усадьбы, где располагался призывной участок, надрывался оркестр. Грохот и завывания преследовали изгнанника по всей высоте холма и не давали жить спокойно. Скоро День Империи, а Британия по весне прелестна, вербовщикам повезло. Кто откажется пойти воевать за такую красоту?

Его, конечно, добровольцем не возьмут – с его-то слабой грудью. Он не выдающийся экземпляр самца, как Персиваль Лукас. Почти каждую ночь он просыпается в поту, а не далее как вчера ему приснилось, что Беспечный – пес Мейнеллов – сбежал с его членом в зубах.

Беспечный, Беспечный, Беспечный, выговаривал ему сон. И он во сне страшно злился на эту несправедливость. Ведь он вовсе не беспечен. Он не может позволить себе быть беспечным, расслабленным, довольным жизнью, непринужденным. В этом все дело! И все равно его лишили мужской силы. Это сделал Уилфрид Мейнелл, меценат; собака лишь выполняла волю хозяина. «Колония» колонизировала изгнанника и кастрировала его – точно так же, как ранее Персиваля Лукаса. Неудивительно, что Лукас предпочел ужасы войны. Но он, Лоуренс, намерен прожить свою жизнь как следует, чтобы не мучиться бессонницей из-за грызущих его сожалений.

Далеко внизу лежал Грейтэм в узах и петлях красно-бело-синих гирлянд и лент, вывешенных в честь Дня Империи. Правительство готовится отражать газовые атаки противника на британской земле, но кого это волнует! Подданные его величества пребывают в безумной эйфории. Все надеются, что Италия вот-вот присоединится к союзникам. Все слышали из надежного источника, что это скоро произойдет и что итальянцы будут разить врага стремительно.

Можно подумать, никто из них не бывал в Италии.

История разворачивалась на глазах, подобно скрипучей гармошке. Хоть кто-нибудь знает, за что сражается наша страна? Бельгийцы ужасно страдают. Это правда. Поможет ли им увеличение числа пострадавших?

Теперь вот «Лузитанию» потопили, и новая порция человеческих мучений – трупы невинных жертв, выброшенных прибоем на берега Ирландии, – похоже, убедила британцев, что да! Чем больше страдающих, тем лучше. Давайте громоздить ужас на ужас, сколько сил хватит!

Изгнанник начал спускаться, и чем ниже спускался, тем ниже падало его настроение. Однако он не мог отрицать: Сассекс лучезарен. Луга подмигивают ромашками и первоцветами, водяные курочки в гнездах по краям кудахчут над выводками. В лесу деревья тянутся друг к другу, сплетая зеленый покров над тропами и трелевочными просеками.

На проселочной дороге на подходе к Уинборну боярышник и камнеломка светятся в живых изгородях, как свежевыпавший снег. На задах дома ракитник увешан золотыми кистями, а вскопанные изгнанником грядки буйствуют желтофиолью и лиловым гелиотропом.

Мейнеллы – лондонцы до мозга костей: непрактичные люди, которых легко впечатлить, нажав сапогом на лопату. Изгнанник часто засучивал рукава и работал вместе с Артуром, обрезая деревья в саду или разбрасывая навоз. Совместные усилия увенчались успехом. Сад выглядел замечательно – если только не считать бесконечного потока людей.

В эти выходные как Рэкхэм-коттедж, резиденция Лукасов, так и Уинборн кипели151 гостями. Пронеслась весть о внезапном приезде Перси, и Артуру пришлось оставить в покое побеги малины и непрестанно возить разных гостей со станции.

Мейнеллы, хоть и пацифисты, были в восторге от приезда зятя на сутки и тихо гордились им. Он никому, даже Мэделайн, не сообщил, что ему дают отпуск. «Какой сюрприз!» Эта фраза была лейтмотивом дня. Лоуренс видел новоприбывшего издали: высокая фигура в хаки, в портянках и кепи. «Набираем добровольцев! Хочешь, чтобы жена смотрела на тебя с восторгом? Не посрами свою семью!» Лукас пересекал сад широкими легкими шагами.

Мэделайн, конечно, бросилась к нему в объятия. Уинифред ждала его, страстно желая исполнить свой долг, пожертвовать собой; ждала, готовая служить – солдату, не мужчине152. Всех наскоро представили друг другу, и муж с женой исчезли.

За столом на