Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Я в отчаянии оглянулся на Фандорина. Тотвытянулся во весь рост и, по-моему, даже привстал на цыпочки, озираясь посторонам.

– Что делать? – крикнул я. –Боже мой, что делать?

– Вы направо, я налево, – приказалон.

Я бросился к обочине. На траве большими ималыми кучками сидели люди. Кто-то бесцельно бродил между деревьев, вдалинестройно пели хором. С моей стороны Линда не было. Я метнулся обратно надорогу и столкнулся с Эрастом Петровичем, проталкивавшимся мне навстречу.

– Упустили… – понял я.

Всё было кончено. Я закрыл руками лицо, чтобыне видеть толпы, костров, темно-сизого неба.

Фандорин нетерпеливо потряс меня за плечо.

– Не раскисайте, Зюкин. Вон пустырь, гденазначена встреча. Будем ходить, искать и ждать рассвета. Никуда Линд неденется. Мы нужны ему не меньше, чем он нам.

Он был прав, и я постарался взять себя в руки,сосредоточиться.

– Камень, – сказал я, вдругзабеспокоившись. – Вы не потеряли камень?

Только бы вернуть их живыми, а там будь чтобудет – вот о чем подумалось мне в эту минуту.

– Нет, он здесь. – Фандорин похлопалсебя по груди.

Нас толкали со всех сторон, и он крепко взялменя под руку.

– Вы, Зюкин, смотрите направо, я налево.Идем медленно. Увидите тех, к-кого ищем, не кричите – просто толкните меня вбок.

Доселе мне никогда не доводилось ходить смужчиной под руку. Собственно, и с женщиной тоже, если не считать одной давнейистории, когда я был еще совсем зелен и глуп. Не стану вспоминать – право,история того не стоит.

В мае ночи коротки, и по небу на востоке ужепролегла розовая полоса, а сумерки понемногу начинали редеть. Петровскийпустырь, да и вообще всё обозримое пространство, были покрыты сидящими,лежащими и гуляющими. Было видно, что многие расположились здесь еще с вечера,и у костров становилось всё теснее. Под ногами то и дело попадались пустыебутылки. А по шоссе от Москвы сплошным потоком прибывали все новые толпы.

Слева, за шлагбаумами и цепочкой солдат,раскинулось широкое поле, сплошь застроенное праздничными балаганами исвежесрубленными теремами. Там-то, вероятно, и хранились царские гостинцы. Япоежился, представив, какое столпотворение здесь начнется через несколькочасов, когда истомившееся от многочасового ожидания людское море хлынет зарогатки.

Мы бродили от шлагбаумов до дворца и обратно –раз, другой, третий. Уже давно рассвело, и с каждым разом пробираться черезгустеющее скопище делалось все труднее и труднее. Я беспрестанно вертелголовой, оглядывая порученную мне половину пустыря, и изо всех сил боролся сподступавшим отчаянием.

Где-то вдали труба голосисто отыграла «зарю»,и я вспомнил, что неподалеку находятся Ходынские военные лагеря.

Верно, семь часов, подумал я, стараясьприпомнить, во сколько бывает побудка. И в ту же секунду вдруг увидел впередизнакомую калабрийскую шляпу и рядом чиновничью фуражку.

– Вон они! – возопил я, изо всех силдернув Фандорина за рукав. – Слава Богу!

Почтальон обернулся, увидел меня и крикнул:

– Зюкин!

Его спутник на миг обернулся – я успелразглядеть только очки и бороду, и оба нырнули в самую гущу, теснившуюся внепосредственной близости от шлагбаумов.

– За ними! – бешено подтолкнул меняЭраст Петрович.

Впереди стоял какой-то тучный купчина, никакне желавший уступать дорогу. Фандорин без малейших колебаний схватил его однойрукой за ворот, другой – за полу длинного сюртука, приподнял и отшвырнул всторону.

Мы ринулись через толпу – Эраст Петровичвпереди, я за ним. Он рассекал людскую массу, как адмиральский катер морскиеволны, только буруны расходились в обе стороны. Время от времени Фандоринудивительно высоко подпрыгивал – очевидно, для того, чтобы снова не потерятьЛинда из виду.

– Они проталкиваются к Ходынскомуполю! – крикнул мне Эраст Петрович. – Это просто отлично! Там неттолпы, зато много полицейских!

Сейчас, сейчас мы их возьмем, понял я, и моисилы удесятерились. Я поравнялся с Фандориным и гаркнул:

– А ну дорогу!

Ближе к ограждению самые предусмотрительные идолготерпеливые стояли впритык друг к другу, так что наше продвижениезамедлилось.

– Посторонись! – рявкнул я. –Полиция!

– Ишь, хитрый какой!

Мне так двинули в бок, что потемнело в глазахи перехватило дыхание.

Эраст Петрович вынул полицейский свисток идунул – от резкого звука толпа шарахнулась в стороны, и несколько шагов мыпреодолели с относительной легкостью, но затем чуйки, тужурки и рубахи навыпускснова сомкнулись.

До Линда и Почтальона было рукой подать. Вотони нырнули под рогатку и оказались на открытом месте, перед самым оцеплением.Ага, попались!

Я видел, как шляпа наклоняется к фуражке ичто-то ей шепчет.

Почтальон обернулся, замахал руками и зычнокрикнул:

– Православные! Гляди! С той сторонываганьковские валят! Прорвались! Все кружки им достанутся! Вперед, ребята!

Единый рев вырвался из тысячи глоток.

– Ишь, хитрые! Мы с ночи тут, а онинадарма! Врешь!

Меня вдруг подхватило и понесло вперед с такойнеудержимой силой, что я перестал касаться ногами земли. Всё вокруг пришло вдвижение, и каждый заработал локтями, пробиваясь к шатрам и павильонам.

Впереди раздались заливистые свистки, выстрелыв воздух.

Кто-то прогудел в рупор:

– Куда, куда?! Передавитесь все!

Множество глоток весело ответили:

– Не боись, ваш благородь! Робя, навали!

Отчаянно завизжала женщина.

Я кое-как нащупал ногами землю и засеменил втакт движению толпы. Фандорина рядом уже не было – его отнесло куда-то вбок. Ячуть не споткнулся, наступив на мягкое, и не сразу понял, что это человек. Подногами белела затоптанная солдатская гимнастерка, но помочь упавшему былоневозможно – мои руки были тесно прижаты.

Потом тела стали попадаться всё чаще, и я ужедумал только об одном: не дай Бог оступиться – уже нипочем не поднимешься.Слева кто-то бежал прямо по плечам и головам, мелькали черные, дегтярныесапоги. Покачнулся, взмахнул руками и ухнул вниз.

Меня несло прямо на острый, весь в свежихзанозах угол дощатого терема. Я попробовал чуть взять в сторону – но какой там.