Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

– Никаких сомнений. Точные, скупые и в тоже время изящные движения. Манера надевать шляпу. Наконец, походка. Это он.

Я спросил не без дрожи в голосе:

– Будем брать?

– Вы всё забыли, Зюкин. Брать Линда мыстали бы, если бы он вышел с заложниками, при первом варианте. А это второй. Мыследуем за доктором, он выведет нас к мальчику и Эмилии.

– А если…

Эраст Петрович снова, как давеча, зажал мнеладонью рот – человек в длинном плаще оглянулся, хотя говорили мы шепотом иуслышать нас он не мог.

Я сердито оттолкнул руку Фандорина и все-такизадал свой вопрос:

– А если они идут вовсе не к заложникам?

– Время – пять минут четвертого, –ни к селу ни к городу ответил на это он.

– Я вас не о времени спрашивал, –разозлился я на его увертливость. – Вы всё время делаете из меня…

– Разве вы забыли, – перебилФандорин, – что мы назначили доктору свидание в четыре часа утра? ЕслиЛинд хочет быть пунктуальным, ему нужно поскорее забрать пленников и успеть нап-пустырь к Петровскому дворцу.

Судя по тому, что Эраст Петрович снова сталзаикаться, его напряжение несколько ослабло. И я отчего-то тоже вдруг пересталдрожать и злиться.

Едва Линд (если это и в самом деле был он) иПочтальон повернули за угол, как мы разом перемахнули через палисадник. Ямимоходом подумал, что никогда, даже в детстве, столько не лазил через заборы,как за время знакомства с господином Фандориным. Правильно говорят в народе: скем поведешься, от того и наберешься.

– Садитесь в коляску и тихонько поезжайтеза мной, – инструктировал меня на ходу Эраст Петрович. – Перед каждымуглом вылезайте и осторожно в-выглядывайте. Я буду подавать вам знак –заворачивать или выждать.

Именно таким неспешным манером мы достиглибульвара, где Фандорин вдруг замахал, чтобы мы подъезжали.

– Взяли извозчика, едут кСретенке, – сообщил он, садясь рядом со мной. – Давай, вологда,следом. Только не прижимайся.

Довольно долго мы ехали вдоль вереницыбульваров, то резво катясь под горку, то переходя на подъем. Несмотря на глухуюночную пору, улица не была пуста. По тротуару, оживленно переговариваясь, шлигруппки прохожих, а несколько раз нас обогнали экипажи. В Петербурге любятпошутить над Первопрестольной, которая якобы укладывается почивать с сумерек, авыходило, что это совсем неправда. В четвертом часу ночи и на Невском столькопрохожих не увидишь.

Мы ехали все прямо, и повернули только одинраз, перед памятником Пушкину – на большую улицу, которую я сразу узнал:Тверская. Отсюда до Петровского дворца было по прямой версты три-четыре. Тем жесамым путем, только в обратном направлении, проследовал высочайший кортеж вовремя торжественного въезда в древнюю столицу.

На Тверской людей и колясок стало еще больше,причем все двигались в ту же сторону, что и мы.

Это показалось мне очень странным, однакодумал я совсем о другом.

– Послушайте, они никуда незаезжают! – наконец, не выдержал я. – Мне кажется, они едут прямо кместу встречи!

Фандорин молчал. В тусклом свете газовыхфонарей его лицо казалось белым и безжизненным.

– Может быть, у Линда все-таки осталисьсообщники, и заложников доставят п-прямо к условленному месту? – послеизрядной паузы вымолвил он, но его всегдашний апломб куда-то подевался.

– А если их уже… – я не смогвыговорить страшную мысль до конца.

Эраст Петрович ответил медленно и тихо, нотак, что у меня мороз пробежал по коже:

– Тогда, по крайней мере, у нас остаетсяЛинд.

За Триумфальными воротами и Александровскимвокзалом разрозненные группы прохожих слились в сплошной поток, заполонивший имостовую – наша лошадь поневоле перешла на шаг. Правда, и коляска Линдадвигалась не быстрее – я все время видел впереди, поверх опущенного кожаногофартука, два головных убора: вислую шляпу доктора и фуражку Почтальона.

– Господи, нынче ведьвосемнадцатое! – Я аж подскочил на сиденье, вспомнив, что это зачисло. – Господин Фандорин, со встречей на пустыре ничего не получится! Завсеми этими заботами я совсем забыл про коронационный календарь! На субботу,восемнадцатое мая, назначены народные гуляния напротив Петровского дворца, сугощением и раздачей памятных подарков. Какой пустырь! Там сейчас, поди, стотысяч народу!

– Черт! – нервно выругалсяФандорин. – И я этого тоже не учел. Да и не думал, что встреча состоится.Написал первое, что взбрело в голову. Непростительная оплошность!

Со всех сторон слышались возбужденные, аотчасти и нетрезвые голоса, веселый смех. Публика по большей части была самаяпростая. Оно и понятно – зрителей почище на дармовые пряники и сбитень назаманишь, а если и пожалуют из любопытства, то на трибуны, куда вход побилетам. В прошлую коронацию, говорят, на гуляние собралось до трехсот тысячнароду, а нынче, надо полагать, придет и еще больше. Вон, с ночи ужепотянулись.

– А что, господа полицейские, правдуговорят, будто кажному подорят кружку оловянную с орлом, и ажно до самых краевказенной нальют? – спросил извозчик, поворачивая к нам оживленную, круглуюфизиономию. Видно, и ему передалось настроение праздничной толпы.

– Стой, – приказал Эраст Петрович.

Я увидел, что пролетка Линда остановилась,хотя до поворота к Петровскому дворцу было еще порядком.

– Выходят! – воскликнул я.

Фандорин сунул ваньке ассигнацию, и мы,расталкивая неторопливых мещан, рванулись вперед.

Было темно, хоть сквозь облака и просвечивалаполовинка луны. Поэтому мы решились подобраться поближе, шагов на десять. Наполе слева от дороги и справа, за кустами, горели костры, так что оба силуэта –один чуть повыше, второй ниже, были отчетливо видны.

– Только бы не упустить, – какзаклинание, повторял я.

В эти минуты я словно забыл о его высочестве имадемуазель Деклик. Какой-то древний, могучий инстинкт, никак не связанный сжалостью и более сильный, чем страх, заставлял сердце биться часто, но ровно.Никогда не понимал прелестей охоты, а тут вдруг подумал: верно, что-нибудьподобное испытывают гончие, когда свора рвется с поводков травить волка.

Мы шли уже в самой настоящей толчее, будто поНевскому в разгар дня. Время от времени приходилось и локтями поработать.Вперед вылез здоровенный детина из фабричных и заслонил обзор. Я кое-как подлезфабричному под локоть, протиснулся, и вдруг охнул от нестерпимого ужаса. Линд иПочтальон исчезли!