Нежность - Элисон Маклауд

она не может позволить себе дом с тремя спальнями в лучшей части Хэмпстеда.

Муж и жена встретились на вокзале Виктория. Фриде не удалось снять жилье – настроение этих дней было не в ее пользу.

Из Лондона они поехали в Грейтэм через Брайтон, где, как и планировали ранее, два дня погостили у леди Синтии, отдыхающей с детьми на море. Муж и жена умудрились скрыть от нее свои раздоры. Притом Синтия выгодно отличалась от остальных друзей изгнанника тем, что, кажется, не питала неприязни к Фриде. Даже хорошо относилась к ней.

Герберт Асквит, сын премьер-министра, по-прежнему находился во Фландрии. Синтия часто оставалась одна и тревожилась. Ее долги росли, а путешествовать по домам друзей было нелегко – мешал маленький Джон, необычный и неуправляемый ребенок.

Синтия обладала спокойной, классической красотой, весьма обманчивой. Виола считала Синтию самой красивой из всех известных ей женщин. Фотографии Синтии часто появлялись в иллюстрированных газетах и журналах. Ее широко распахнутые мечтательные глаза подошли бы леди Шалотт, а ее осанка завораживала. Однако Синтия жила в постоянной тревоге.

Какие многослойные, какие удивительные существа – женщины. Они, кажется, существуют в вечном потоке собственных противоречий комфортнее, чем мужчины, которые либо врут, как дешевые ковры, либо несут полную чушь.

Они с Фридой решили дать Синтии отдых от детей. Правда, день был очень ветреный и грозил дождем, но все равно Лоуренсы повели мальчиков на пляж и на пирс с аттракционами. Они старались утомить старшего и ворковали над младшим – лет двух – до самого чая. Ненормальным был четырехлетка, Джон – неуступчивый в своих причудах, агрессивный и такой странный, словно явился с иной планеты.

Они видели, что Синтия старается смягчать его слезы и приступы ярости, но мальчик был неудержим, как стихия. За столом он обязательно кидался едой; он впадал в истерику, если мать употребляла «неправильное», по его мнению, слово или реагировала не так, как он считал верным. Стоило Джону расстроиться, и он никому, в том числе няне, не давал обнимать себя и даже касаться. Он не позволял себя утешить и обладал удивительной злопамятностью для ребенка – затаивал обиду на недели и месяцы. Он говорил очень мало, со странной монотонностью. Он часто издавал звуки, похожие на крики зверей. Хуже всего было то, что в ярости он становился похож на одержимого злым духом, а иногда, если его не удавалось успокоить, у него начинался приступ трясучей болезни. Однако врачи могли рекомендовать только дисциплину, твердый режим, холодные ванны и свежий воздух – чем более «бодрящий», тем лучше.

Два года назад, после знакомства на пляже в Маргите, леди Синтия сразу поняла, что Лоуренс умеет обращаться с ее сыном, как никто другой. Сегодня, когда гости предложили полдня попасти детей, и мать, и сиделка страшно обрадовались.

В Брайтоне изгнанник привел Джона на пляж, где волны колотили по гальке. Мужчина и мальчик побежали к бурному зеленому морю, пока Фрида, укрывшись от ветра за эспланадой, качала на руках малыша, Майкла, и смотрела выступление кукольного театра на деревянной пляжной эстраде. Был солнечный ветреный день, но из-за войны зрителей собралось прискорбно мало. Несколько солдат сидели равнодушные, с ошарашенным видом; у некоторых головы были замотаны толстым слоем бинта. Ряды пустых пляжных стульев уныло покосились, многие опрокинул ветер, и он же уносил вдаль слова актеров.

В отдалении муж Фриды вместе с мальчиком бегал и вопил. Похоже, Лоренцо любит всех детей, кроме ее троих. Почему?

Лоуренс остановился у отметки уровня прилива, поставил мальчика рядом с собой и велел ему прямо держать спину. Потом, на счет «три», они зарычали. Они ревели и рычали на море, как львы, медведи и гориллы. Они хрюкали, как бегемоты, и мычали, как гну. Наконец по приказу Лоуренса они зарычали как они сами, как звери-Джоны и звери-Лоуренсы, и это был самый громкий крик из всех, усиленный звериной яростью.

Изгнанник обшаривал взглядом гальку на берегу и вдруг низко наклонился:

– Ага! Вот и вышла парочка.

– Парочка чего? – спросил мальчик.

Лоуренс достал из кармана камень, а другой, только что найденный, еще мокрый, стал подбрасывать на ладони. Потом прижал оба к глазам:

– Парочка камней-глаз.

– Но в них дырки! Они плохие! Выброси их.

Лоуренс улыбнулся, словно дразня ребенка тайной.

Мальчик топнул ногой:

– Я сказал, выброси!

Лоуренс оставил камень побольше себе, а второй отдал мальчику. И показал, как закрыть один глаз, а другим смотреть через идеально круглую дыру. Они принялись вместе глядеть на море, которое трепал ветер.

– Что ты видишь? – спросил изгнанник.

– Тайны, – ответил мальчик.

– Да.

– Я шпионю… – начал Джон.

– Своим третьим глазком…

– Не скажу что.

– И я не скажу.

Начался дождь, и они сунули «глаза» в карманы. Нашли Фриду с малышом и все вместе отправились на поиски мороженого, не страшась непогоды.

Джон не стал ни в кого кидаться ни камнем-глазом, ни мороженым. Мать, узнав об этом по возвращении, была на седьмом небе от счастья. На радостях леди Синтия потащила Лоуренсов ужинать в ресторан, не слушая их отговорок. Она угощает. Няня забрала двух сонных, мирных детей.

Пока они с Синтией шли по городу, изгнанник заметил, что фургоны Красного Креста попадаются, такое впечатление, на каждом углу. За ужином в плохо освещенном ресторане – затемнение, введенное в ответ на угрозу бомбардировок, – Лоуренс объяснял леди Синтии про Джона и про то, как с ним следует обращаться. Она не в первый раз удивлялась потрясающей способности Лоуренса видеть людей и понимать каждого. Той ночью, прежде чем лечь, она записала в дневнике: «Лоуренсы заворожены ненормальностью Джона и проявляют к нему удивительное сочувствие и понимание»158.

Наутро, после позднего завтрака, взрослые пошли прогуляться на ближайший утес над морем. Вчерашний шквальный ветер сменился теплым бризом. День обещал нежное майское солнышко.

Они остановились на каменистом берегу и стали разглядывать утес. Отвесная каменная стена пульсировала и светилась. Узкую полоску пляжа покрывали обломки мела – след недавних осыпей. Желтые мачки пробивались сквозь щебенку. Все трое гуляющих беспокойно поглядывали наверх, словно сама Англия грозила осыпаться им на голову.

Но прилив двигался неожиданно быстро. Скоро пляж полностью затопит, а значит, пора начинать подъем. Фриду пустили первой, потому что она была самая медленная. При восхождении она пела немецкие народные песни. Они понравились Синтии, Фрида обрадовалась и продолжала распевать всю дорогу до вершины. Изгнанник мысленно заметил, что у его жены удивительно сильные легкие.

Во время восхождения он пытался, перекрывая звуки Фриды, общаться с леди Синтией. Она вежливо спросила о его «философии» –