Аромат изгнания - Ондин Хайят

перепрыгивая из одного дня в другой.

– Смотри, мама, цветы выросли в траве нарочно для тебя!

– Смотри, мама, зеленое солнышко хочет нам что-то сказать!

Я останавливалась и прислушивалась.

– Нет, мамочка, надо закрыть глаза!

Мы закрывали глаза, подставляя лица солнечным лучам.

– Ты слышишь, мама?

Я не двигалась.

– Солнышко говорит, что любит тебя больше неба.

Она клевала мою руку поцелуями.

– Оно говорит, что любит тебя больше всех на свете птиц.

Я прижимала ее к себе. Все торговцы и соседи ее обожали и всегда очень приветливо здоровались с нами.

– Доброе утро, Амбра. Куда это ты идешь?

– Мы с мамой идем поздороваться с птицами и деревьями.

Однажды мы услышали в небе гудение. Это был самолет, а за ним тянулась по небу белая полоса.

– Мама, смотри! Самолет везет облака!

Мы остановились в сказочно красочном саду и играли, как будто мы цветы. Надо было выбрать, какой ты цветок, и стоять, крепко упираясь ногами в землю. Амбра неизменно была розой, я – маргариткой.

– Не смейся, мамочка!

– Почему? Думаешь, цветы не смеются?

Она кинулась к венчику одного из окружавших нас цветов и все остальное время следила за ним, прижав ухо к лепесткам в надежде услышать, как расцветает бутон смеха.

– Да, мама, он смеется!

Мне тоже было предложено прижаться ухом к лепесткам цветка. Я смеялась, лежа в траве, пока стая ворон не потревожила мой покой. Я вся напряглась, я так ненавидела их, но и тут Амбра отогнала страхи.

– Мамочка, вороны глухие? – спросила она.

– Почему, милая?

– Потому что они все время спрашивают: «Как? Как?!»

Она прижалась ко мне, и я забыла все острия мира. Потом она бегала вокруг клумбы с цветами. Теперь она как никогда походила на чудесную бабочку с яркими переливающимися крылышками. Ее волосы будто гнались за ней, колыхаясь на легком ветерке. Она раскинула руки как крылья. Я встала и побежала с ней рядом. Вдруг она остановилась у дерева, листва которого шевелилась на ветру.

– Смотри, мама, кто-то танцует на дереве.

Я обернулась и вдруг почувствовала присутствие Жиля. Жиля, который подарил мне первый в жизни поцелуй под плакучей ивой… Я закрыла глаза и снова почувствовала, как его губы прикасаются к моим.

– Мама, с кем ты говоришь?

– Я говорю с теми, кого люблю.

– А где они?

– Они живут на облаке.

– Мы можем пойти к ним в гости?

– Это они приходят к нам. Закрой глазки. Ты чувствуешь их в своем сердце?

– Как они вошли в мое сердце, я ведь не открывала им дверь?

– Ты хочешь, чтобы они ушли?

– Нет. Я их люблю.

Я долго молчала, обласканная послеполуденным теплом, омытая солнечным светом. Амбра украдкой наблюдала за мной. Она обхватила ручонками мою шею.

– Мама, почему ты грустная?

Я путалась в объяснениях, как потерянный ребенок.

– Это из-за твоей мамы? Знаешь, она не пришла к нам, наверно, потому, что очень занята на своем облаке! Правда, мама?

Я закрыла лицо рукой, чтобы она не увидела моих слез, но скрыть их от нее не смогла.

– Мама, а в слезах плавают рыбки?

Ее бесконечные вопросы всегда начисто развеивали мою грусть. Жизнь не могла устоять перед ее невинностью и становилась прекраснее.

Я живу только для тебя.

Каждый вечер предвещал час разлуки. Я с кровью отрывала себя от этого зачарованного мира. Мы шли обратно по обрызганным светом улицам, держась за руки. Иногда покупали по дороге мороженое. Я вгрызалась зубами в эту летучую жизнь, которая сегодня как будто наконец успокоилась. Неужели надо было отнять у меня все, что я имела, чтобы подарить мне это чудесное дитя? Когда мы подходили к дому, я всегда медлила, мне хотелось, чтобы минуты, проведенные нами вместе, никогда не кончались. Но надо было возвращаться к Луне и Жоржу. Рассказать им, как прошел наш день, дать Амбре поиграть с сестрой.

Я живу в этом ребенке. Мы все живем в этом ребенке.

Порой она не слушалась. Наказания я всегда предоставляла Жоржу, сама не могла даже повысить на нее голос, сердце у меня разрывалось. Однажды он пригрозил конфисковать у нее куклу, которую она не пожелала убрать на место. Она долго размышляла, хмуря бровки, как когда-то Мария, и посмотрела ему прямо в глаза.

– Хорошо. Ты можешь ее забрать.

Жорж громко расхохотался, и никто больше словом не обмолвился о наказании. Через несколько месяцев она опрокинула вазу на красивый персидский ковер в гостиной, и Жорж, рассердившись, потребовал, чтобы она попросила прощения. Она удивилась.

– У кого я должна просить прощения, у ковра или у вазы?

Жорж отказался обсуждать этот вопрос и велел ей идти в свою комнату.

– Ты не выйдешь отсюда, пока не раскаешься в своих проступках.

Я молила ее про себя раскаяться как можно скорее, чтобы мы могли поужинать все вместе. Мое сердце подпрыгнуло в груди, когда я услышала, как она зовет Жоржа: я была уверена, что она извинится.

– Папа, иди сюда! Ты забыл закрыть дверь!

Амбра даже упрямилась так очаровательно, что он был не в силах привести свои угрозы в исполнение. Но она никогда не пользовалась терпимостью Жоржа, и в ней не было никакой дерзости. Однажды за ужином она горько заплакала. Ее плечики жалобно вздрагивали.

– Я одна в этой семье не умею читать и писать! – сказала она.

Луна тотчас обняла ее и поцеловала.

– Да, зато ты самая чудесная, Амбра, милая.

Она увела ее в свою комнату и стала читать ей сказку. Я хотела поцеловать Луну за то, что она любила Амбру так же, как я, но что-то, чего я по-прежнему не понимала, помешало мне это сделать. Я прижалась ухом к двери, чтобы послушать сказку и все же разделить эти минуты с ней, хотя она этого не знала.

Амбра обожала сестру и пыталась во всем ей подражать. Она постоянно задавала мне вопросы о ней: «Мама, вы достали Луну с неба?», «Скажи, мама, Луна знакома с солнцем? Она дружит со звездами?»

Однажды Луна пролила молоко на пол. Жорж велел ей сидеть в своей комнате. Амбра печально последовала за сестрой, но потом вдруг выбежала в гостиную. Она пнула Жоржа ногой и вернулась в комнату Луны.

– Ну вот, Луна, я наказала его за то, что он тебе сделал, – сказала она.

Дни текли мирно. Я держалась за единственный свет моей жизни, за ангела, посланного мне после стольких испытаний. Я врачевала мои открытые раны, находя убежище рядом с ней каждый раз, когда давала слабину. Иногда я протягивала руку, чтобы потрогать ее