Вердикт - Джон Гришэм

— Милли. Поговорите с женой, объясните ей, скольбессмыслен и опасен этот процесс. Она, Хоппи, должна провести работу сколлегами. Она обязана проявить твердость по отношению к тем либералам в жюри,которые мечтают вынести обвинительный приговор. Вы можете это сделать?

— Конечно, могу.

— И сделаете, Хоппи? Мы вовсе не хотели быдать ход той пленке. Помогите нам, и мы спустим ее в унитаз.

Напоминание о пленке пронзило Хоппи.

— Да, я согласен. Я как раз сегодня долженувидеться с ней.

— Убедите ее. Это страшно важно — важно длянас, в министерстве, для блага страны и, разумеется, для вас — это избавит васот необходимости отбывать пятилетний срок в тюрьме. — Кристано хрипло хохотнули похлопал Хоппи по колену. Хоппи тоже засмеялся.

С полчаса они обсуждали стратегию. Чем дольшеони оставались на яхте, тем больше вопросов возникало у Хоппи. Что, если Миллипроголосует за табачные компании, а остальные присяжные не согласятся с ней ивынесут обвинительный приговор? Что тогда будет с ним, с Хоппи?

Кристано пообещал соблюдать правила договора,независимо от исхода процесса, если Милли проголосует так, как надо.

Когда они возвращались к машине, Хоппи чуть лине вприпрыжку бежал по пирсу. К Нейпаеру и Ничмену вернулся совсем другойчеловек.

Потратив три дня на размышления, судья Харкинв субботу вечером принял решение не пускать присяжных на воскресные службы. Онне сомневался, что у всех четырнадцати непременно возникнет острое желаниепообщаться со Святым Духом. Было совершенно неприемлемо разрешать имразъехаться по всему округу. Судья позвонил своему исповеднику, тот сделал ещенесколько звонков, и был найден юный студент-богослов. На одиннадцать часов ввоскресенье назначили службу в “бальной зале” “Сиесты”.

Судья Харкин направил каждому присяжномуписьменное уведомление об этом. Вернувшись с прогулки по Новому Орлеану, онинашли их под дверьми своих комнат.

На службе, весьма унылой, присутствовали шестьчеловек, в том числе миссис Глэдис Кард, пребывавшая в весьма раздраженном длясвященного дня настроении. За последние шестнадцать лет она не пропустила ниодного занятия в воскресной школе своей баптистской церкви. Последний раз этослучилось, когда в Батон-Руже умерла ее сестра. Шестнадцать лет без единогопропуска. У нее были прекрасные показатели посещаемости. Только Эстер Кноблахиз Союза женских миссий могла похвастать лучшими — у той было двадцать два годапримерного присутствия, но ей семьдесят девять лет и у нее гипертония. Глэдисшестьдесят три, у нее прекрасное здоровье, и она мечтала обойти Эстер. Онаникому, разумеется, в этом не признавалась, но все и так знали.

И вот теперь она потеряла свой шанс из-засудьи Харкина, человека, который ей с самого начала не понравился, а теперь онаего возненавидела. Студент-теолог ей тоже был неприятен.

Рикки Коулмен пришла на службу в спортивномкостюме, прямо после пробежки. Милли Дапри принесла с собой Библию. Лорин Дьюкбыла усердной прихожанкой, и краткость службы ее шокировала. Начавшись водиннадцать, в полдвенадцатого она уже закончилась — типичная для белых спешка.Она слышала, что такое бывает, но присутствовать на подобных службах ей еще недоводилось. У них в церкви пастор никогда не всходил на кафедру раньше часа, нопокидал ее зачастую уже после трех. Тогда они приступали к обеду, причем, еслипогода позволяла, устраивали пикник прямо на лужайке. А после этого сновавозвращались в церковь, где возобновлялась служба. Откусывая по кусочку отсладкого рогалика, Лорин молча страдала.

Мистер и миссис Граймз присутствоваливынужденно, не по велению сердца, а потому, что стена комнаты 58 примыкала к“бальной зале”. Они не были ревностными прихожанами, особенно Херман, которыйне бывал в церкви с детства.

В течение утра распространился слух: ФилипСейвелл возмущен тем, что в мотеле устроили службу. Он поведал кому-то, чтоявляется атеистом, и об этом молниеносно узнали все. В знак протеста он лег впостель, судя по всему, нагишом или почти нагишом, скрутил ноги и руки в некоййоговской позе и как можно громче приступил к песнопениям. При этом он нарочнооставил двери открытыми.

Во время службы его было слышно в “бальнойзале”, и, несомненно, это заставило молодого священника свернуть проповедь ипроявить торопливость, благословляя верующих.

Лу Дэлл направилась было сказать Сейвеллу, чтоон мешает, но быстро вернулась, увидев его почти голым. Потом пошел Уиллис, ноСейвелл, закрыв глаза и открыв рот, просто проигнорировал охранника. Уиллиспредпочел близко не подходить.

Присяжные, не проявившие религиозного рвения,сидели по своим комнатам, включив телевизоры на полную мощность.

В два часа начали прибывать родственники,привозившие чистое белье и провиант на неделю. Николас Истер был единственным,кто не поддерживал никаких внешних контактов. Судья Харкин решил, что Уиллис наполицейском автомобиле отвезет Истера домой.

Пожар потушили несколько часов назад. Пожарныемашины давно разъехались. Узкая лужайка и тротуар перед домом были заваленыобугленными обломками и кучей мокрой одежды. Тут же толкались ошеломленныеслучившимся соседи.

— Где ваша квартира? — спросил Уиллис,останавливая машину и уставившись на обгоревший кратер, зияющий в центре дома.

— Вон там, наверху, — ответил Николас, кивнувголовой и указывая рукой. Выйдя из машины, он приблизился к группе людей натротуаре — вьетнамскому семейству, которое в полном молчании рассматривалорасплавленную настольную лампу; ноги у него подкашивались.

— Когда это случилось? — спросил он. В воздухевсе еще стоял едкий запах паленого дерева, краски и тлеющей ветоши.

Никто из вьетнамцев ему не ответил.

— Сегодня утром, — сказала проходившая миможенщина с большой и тяжелой картонной коробкой в руках.

Глядя на собравшихся, Николас вдруг осознал,что никого не знает по имени. В небольшом уцелевшем вестибюле какая-то деловаяженщина одновременно что-то царапала в блокноте и разговаривала по сотовомутелефону. Лестницу, ведущую на верхний этаж, охранял представитель частнойслужбы безопасности, который в настоящий момент помогал пожилой женщине тащитьпо лестнице насквозь промокший старый ковер.

— Вы здесь живете? — спросила женщина стелефоном, обращаясь к Николасу.

— Да, моя фамилия Истер, я из квартиры тристадвенадцать.

— О! Она полностью выгорела. Возможно, именнооттуда и начался пожар.

— Я хотел бы посмотреть.