Вердикт - Джон Гришэм

Процесс “Вуд против “Пинекса” не имелпрецедента, поскольку в таких процессах жюри никогда еще не подвергалосьизоляции. Это вообще была первая изоляция гражданского жюри в истории штата.Pop считал, что присяжные уже достаточно наслушались. Он хотел вызвать в судлишь еще двух свидетелей и закончить свою часть дела во вторник к полудню,после чего предоставить поле битвы Кейблу. Его мнение разделяли Скотти Мэнграмиз Далласа и Андрэ Дюрон из Нового Орлеана. Джонатан Котлак из Сан-Диеготребовал выставить еще трех свидетелей.

Джой Райли Милтон из Денвера и Рейнер Лавледииз Саванны решительно защищали другую точку зрения. Раз они потратили чертовукучу денег на знаменитейших в мире экспертов, зачем торопиться? У некоторых ещене выступавших свидетелей припасены сокрушительные сведения. А присяжным всеравно деваться некуда. Конечно, они устали, но ведь они всегда устают. Гораздонадежнее придерживаться первоначального плана и вести дело как положено, чемспрыгивать с корабля посреди реки из-за того лишь, что кое-кому из присяжныхвсе наскучило.

Гарни Моррисон из Денвера без устали твердил оежедневных отчетах экспертов по наблюдению за присяжными. Они считали, что этотсостав жюри пока не пришел к нужному заключению. По миссисипским законам, чтобывердикт считался действительным, необходимо единое мнение девяти из двенадцатиприсяжных. Моррисон не сомневался, что на девять голосов они пока не могут рассчитывать.Pop не слишком доверял выводам консультантов о том, что означает ерзание настуле Лорин Дьюк, почему трет усталые глаза Джерри Фернандес и отчего старинаХерман крутил головой, когда доктор такой-то читал свою лекцию. Честно говоря,Рору надоели эти эксперты-наблюдатели, а особенно надоело платить им уймуденег. Их помощь, в сущности, нужна была лишь на этапе отбора присяжных. Атеперь они бессмысленно шныряют повсюду во время суда, из кожи вон лезут, чтобысоставить свой ежедневный отчет и указать адвокатам, как им действовать. Popпонимал все, что происходит с присяжными, гораздо лучше любого консультанта.

Арнольд Ливайн из Майами был немногословен, новсе прекрасно знали его мнение. Ему как-то довелось участвовать в процессепротив “Дженерал моторс”, который длился одиннадцать месяцев, — шесть недельдля него все равно что ничего.

Даже если бы мнения разделились поровну,монетку здесь подбрасывать не стали бы. Задолго до начала суда все согласились,что это процесс Уэндела Рора. Он проходит в его родном городе, в его родномсуде, перед лицом его судьи и в присутствии его присяжных. Демократизмадвокатского совета обвинения имел границы — у Рора было право вето, и егослово оставалось непререкаемым.

Pop принял окончательное решение поздновечером в воскресенье, при этом самолюбие многих пострадало, но не былопобеждено. Слишком много было поставлено на карту, чтобы ссориться из-завторостепенных вещей.

В списке дел, назначенных на утропонедельника, у судьи Харкина значилась встреча с Николасом. Он хотелпоговорить с ним о пожаре и о его душевном состоянии. Они беседовали с глазу наглаз в кабинете судьи. Николас заверил Харкина, что он в полном порядке и что вмотеле у него достаточно белья и одежды, которую можно отдавать в стирку помере необходимости Он всего-навсего студент, никаких ценных вещей у него и небыло, если не считать замечательного компьютера и кое-какого видеооборудования,которое он установил в целях обеспечения собственной безопасности. Разумеется,оно, как и все прочее, застраховано не было.

С темой пожара они покончили быстро, и,воспользовавшись тем, что они были одни, Харкин спросил:

— А как настроение у остальных наших друзей?

Такая непротокольная беседа с членом жюризаконом не запрещалась, но, разумеется, официальной процедурой суда и непредусматривалась. Считалось, что лучше все разговоры с присяжными вести в присутствииадвокатов и под протокол. Но Харкин хотел поболтать всего несколько минут,чтобы узнать кое-какие сплетни. Этому парню он мог доверять.

— Все замечательно, — заверил его Николас.

— Ничего необычного?

— Насколько мне известно, нет.

— А о процессе вы разговариваете?

— Нет. Надо сказать, что, собираясь вместе, мыстараемся не касаться этой темы.

— Отлично. Никаких ссор?

— Пока нет.

— Еда хорошая?

— Прекрасная.

— Личных визитов всем хватает?

— Думаю, что да. Я не слышал, чтобы кто-нибудьжаловался.

Харкину очень хотелось бы, чтобы междуприсяжными происходили мелкие склоки. Не потому, что это имело какое-тозначение для суда, а потому, что у него была страсть к грязным подробностям.

— Хорошо. Дайте мне знать, если возникнутпроблемы. И давайте сохраним наш контакт в секрете.

— Ну конечно, — согласился Николас.

Они обменялись рукопожатиями, и Николас ушел.

Харкин тепло приветствовал присяжных и объявилначало четвертой недели их работы. Все, кажется, хотели поскорее приступить кделу, чтобы как можно раньше сбросить с себя это бремя.

Встал Pop и вызвал своего следующего свидетеля— Лиона Робилио, которого ввели в зал заседаний через боковую дверь. Шаркаяногами, он прошел перед судейским столом и с помощью охранника уселся насвидетельское место. Робилио был стар и бледен, одет в темный костюм и белуюрубашку без галстука. В горле у него зияло отверстие, прикрытое тонкой бинтовойповязкой и закамуфлированное льняным шейным платком. Чтобы произнести клятву,он приставил к горлу тоненький, как карандаш, микрофон. Речь его быламонотонной, лишенной каких бы то ни было модуляций — типичная речь человека,перенесшего операцию на гортани по поводу раковой опухоли.

Но слова звучали разборчиво. Мистер Робилиоприжимал микрофон к горлу, и звучание его голоса раздавалось по всему залу. Воттак ему приходится теперь говорить, черт возьми, чтобы его понимали.

Pop быстро перешел к делу. Мистеру Робилиобыло шестьдесят четыре года, восемь лет назад он перенес операцию, ему удалилиопухоль из гортани, он выжил, но лишился речевого аппарата и вынужден былнаучиться говорить через пищевод. Он был заядлым курильщиком почти сорок лет, иэто едва не доконало его. Теперь, в дополнение к последствиям онкологическойоперации, он страдает сердечным заболеванием и эмфиземой. И все из-за сигарет.