Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Видя, как у меня недоуменно полезли вверхброви, он нагнулся, раздвинул на груди трупа мокрую от крови одежду, расстегнулрубашку и обнажил бледную волосатую грудь. Под левым соском чернела аккуратнаятреугольная ранка.

– Так и есть, – тихо вымолвилФандорин. – Знакомый след. Это стилет Линда. Доктор верен себе –свидетелей не оставляет. – Он выпрямился и повернул голову в сторонуМосквы. – Едем, Зюкин, здесь нам больше делать нечего. Скорей!

И быстрым шагом, почти бегом устремился понаправлению к Петровскому дворцу.

– Куда вы? – крикнул я, догоняя.

– Как куда? В дом Почтальона! Может быть,Линд еще там. Ведь он не знает, что мы раскрыли его убежище!

Однако не пешком же было добираться до Москвы,а между тем все извозчики были мобилизованы полицией на перевозку убитых –раненых развезли по больницам еще утром. Упряжки отъезжали в сторону Тверскойзаставы одна за другой, и в каждой лежал скорбный груз.

Мимо, сопровождаемый кучкой синих мундиров,прошел обер-полицмейстер Ласовский. Я поспешно отвернул лицо, и лишь потомсообразил, что в моем нынешнем виде узнать меня было бы мудрено. Не говоря уж отом, что вряд ли полковник сейчас вспомнил бы о каком-то Афанасии Зюкине.Похищение Михаила Георгиевича и даже исчезновение «Орлова» меркли по сравнениюсо случившейся трагедией. Уж такой напасти с новым государем на Руси неприключалось по меньшей мере с 14 декабря 1825 года. Господи, какой всемирныйскандал! А какое чудовищное предзнаменование для грядущего царствования!

Лицо у обер-полицмейстера было бледное инесчастное. Еще бы – с него главный спрос. Отставкой не отделается. По всемустановлениям за устройство коронационных торжеств отвечает московскийгенерал-губернатор, но не отдавать же под суд дядю его императорскоговеличества? А судить кого-то из местного начальства нужно. Зачем не предусмотрели,что будет столько народу? Почему выставили такой хлипкий кордон?

Фандорин вытянулся в струнку, лихо отсалютовавполицейскому начальству, но Ласовский даже не взглянул в его сторону.

– Отлично, – вполголоса сказал мнеЭраст Петрович. – Вот и экипаж.

Я увидел поодаль знаменитуюобер-полицмейстерскую пролетку, запряженную парой вороных рысаков. На козлахважно восседал кучер Сычов, частенько поминаемый московскими газетами в связи сежедневными разъездами неутомимого полицейского начальника в поисках нетрезвыхдворников и нерадивых городовых.

Эраст Петрович подхватил шашку и, молодцеватозвеня шпорами, бегом бросился к экипажу.

– Срочное донесение! – крикнул онкучеру, с разбега впрыгивая в пролетку. – Давай, Сычов, не спи! Приказгосподина обер-полицмейстера! – Обернулся ко мне и откозырял. – Вашепревосходительство, умоляю, скорей!

Кучер оглянулся на деловитого офицера,посмотрел на меня. Хоть на мне и была простая куртка, снятая с немецкогоразбойника, Сычов, кажется, не особенно удивился. Такой уж сумасшедший день,что невесть кого велят на обер-полицмейстерской паре возить.

– Пучьте г-глаза, – шепнул Фандорин,усаживаясь напротив. – Вы – большая фигура. Черт-те кого в этой коляске неповезут.

Я приосанился и, как подобает истиннозначительной особе, стал смотреть немножко в сторону и вверх, а лоб собралгосударственными морщинами. Уж, слава Богу, повидал на своем веку министров игенералов.

– Гони, Сычов, гони! – гаркнул ЭрастПетрович, ткнув чинного возницу в ватную спину.

Кучер суетливо тряхнул вожжами, чудо-конидружно запустили рысью, и коляска закачалась на мягких рессорах.

Время от времени Сычов басисто взрыкивал:

– Па-берегись!

Замелькали побеленные стволы придорожныхтополей. Унылая вереница повозок, укрытых рогожами, все быстрее уплывала назад.Прохожие поворачивались и смотрели (во всяком случае, так мне казалось) сострахом и надеждой. Полицейские брали под козырек.

У Александровского вокзала Фандорин велелкучеру остановиться. Мы вылезли, Эраст Петрович бросил на кожаное сиденье своювизитную карточку и махнул, чтобы Сычов ехал обратно.

Пересели на лихача, помчали в сторонуМясницкой.

– Что там на Ходынке-то, вашеблагородие? – обернулся извозчик. – Бают, жиды в казенное винодурман-травы подсыпали, и через это народ в изумление вошел, до ста тыщправославных передавили. Правда ай нет?

– Врут, – коротко ответил ЭрастПетрович. – Погоняй, погоняй!

Мы влетели в знакомый переулок с грохотом илязгом. Соскочив наземь, Фандорин властно махнул дворнику.

– Кто проживает вон в том нумере? –и показал на дом Почтальона.

– Чиновник с пошты господин ТерещенкоИван Захарович! – отрапортовал дворник, взяв метлой на караул.

– Из отставных? – строго спросилЭраст Петрович.

– Так точно, ваше благородие! Ефрейторего императорского высочества принца Генриха Прусского шестого драгунскогополка Федор Свищ!

– Вот что, Свищ. Мы вот с этим господиномприехали произвести арестование этого самого Терещенки. На тебе свисток.Обойдешь дом со двора и гляди на окна в оба. Если полезет – свисти что естьмочи. Понял?

– Так точно, ваше благородие!

– Да постой ты! – крикнул Фандоринвслед бывшему ефрейтору, уже кинувшемуся выполнять приказ. – У тебя ломесть? Принеси, а потом давай на пост.

На крыльце мы встали так, чтобы нас не быловидно из окон.

Эраст Петрович позвонил в колокольчик, а потомеще и постучал.

– Терещенко! Господин Терещенко!Откройте, это околоточный надзиратель! Вас срочно вызывают на службу! В связи ссегодняшним происшествием!

Он приложил ухо к двери.

– Ломайте, Зюкин.

Мне никогда не приходилось держать в рукахтакой грубый инструмент, как железный лом, и тем более выламывать им дверь.Оказалось, что это совсем непросто. Я ударил по замку раз, другой, третий.Дверь дрогнула, но не открылась. Тогда я просунул заостренный и сплющенныйконец в щель, навалился и попробовал отжать замок. Вспотел, искряхтелся весь, авсе равно не вышло.

– Ну вас к черту, Зюкин, с вашим ломом!

Эраст Петрович отодвинул меня в сторону.Взялся руками за перильца, подскочил и обеими ногами ударил в створку. Дверьвлетела в проем и криво заболталась на одной петле.