Пелагия и красный петух - Борис Акунин

– В конце концов графу странствовать тожеприскучило. Он уж который год безвылазно живет в Шварцвинкеле. Преоригинальнообустроил свое обиталище, сами увидите. Считайте, вам повезло. Мало кого взамок допускают. Эксклюзивите – слово такое французское. Значит...

– Знаю я, что оно значит, – перебилБердичевский. – Вы дальше рассказывайте. Я наслушался о вашем графе такого...

Кеша, кажется, надулся, что ему не далиблеснуть ученостью. Пробурчал:

– Без меня ни в жизнь бы вам туда не попасть.А что болтают всякое, так это от зависти и невежества.

И умолк.

Так и не узнал прокурор, правда ли, что вокругзамка дремучий лес, куда ходить строго-настрого запрещено, и чтобы никто несунулся, в том лесу полно волчьих ям, ловушек и капканов. Будто бы несколько девоки ребятишек, кто польстился на тамошние грибы-ягоды, пропали бесследно. Полицияискала и в лесу, и в замке. Капканы с ямами видела, а следов не нашла. «Во рвупод стенами, – шептал портье, – живет огромная болотная змеюка длиною в пятьсаженей. Целого человека заглотить может». Ну, дальше Бердичевекий слушать нестал, поскольку это уж были явные побасенки. А теперь пожалел, что не дослушал.

Экипаж катил по холмам, по полям. Постепенностемнело, на небе проступили звезды – сначала блеклые, но с каждой минутойприбавлявшие яркости.

Куда меня несет, содрогнулся вдруг МатвейБенционович, оглядывая этот гоголевский пейзаж. Что я скажу графу? Что менявообще там ждет? Особенно в случае, если гомосексуальная версия подтвердится имагнат действительно связан с убийцами.

Во всем виноват охотничий азарт, заставившийблагоразумного человека, отца семейства, забыть об осторожности.

Не повернуть ли, засомневался прокурор. Ведь,если пропаду, никто даже не узнает, что со мной произошло.

Но вспомнилась Пелагия. Как она поднималась потрапу, как шла по палубе, опустив голову, и на беззащитные плечи падал светфонаря...

Статский советник выпятил вперед подбородок,грозно сдвинул брови. Еще поглядим, кто кого должен бояться: Бердичевский волынскогомагната либо наоборот.

– У вас профиль красивый, – нарушил молчаниеКеша. – Как на римской монете.

И потерся коленкой о ногу соседа. МатвейБенционович строго взглянул на распущенного юнца, отодвинулся.

– Это из-за Рацевича, да? – вздохнул молодойчеловек. – Так его любите? Что ж, уважаю однолюбов.

– Да, я однолюб, – сурово подтвердил прокурори отвернулся.

Что такое гомосексуализм, зачем он людям,размышлял Матвей Бенционович. И ведь что примечательно: чем выше уровеньцивилизации, тем больше людей, предающихся этому осуждаемому обществом и всемирелигиями пороку. И порок ли это? А может быть, закономерность, связанная стем, что, двигаясь от первобытного костра к электрическому сиянию, человечествоотдаляется от природности? В какой большой город ни приедешь – в Питер ли, вМоскву ли, в Варшаву – всюду они, и с каждым годом их всё больше, и держатсявсё открытее. Это неспроста, это некий знак, и дело тут не в падении нравов ине в распущенности. С человеком происходят какие-то важные процессы, смыслакоторых мы пока не постигаем. Культура влечет за собой утонченность,утонченность приводит к противоестественности. Мужчине уже не нужно бытьсильным, это становится пережитком. Женщина перестает понимать, с какой статиона должна уступать первенство, если мужчина более не является сильным полом.Через каких-нибудь сто лет общество (во всяком случае, его культурная часть)будет сплошь состоять из женственных мужчин вроде Кеши и мужеподобных женщинвроде Фиры Дорман. То-то перепутаются все инстинкты и плотские устремления!

Мысль Матвея Бенционовича забредала всёдальше, в совсем уж отдаленное будущее. Человечество вымрет оттого, что в концеконцов разница между полами вовсе исчезнет и люди перестанут размножаться.Если, конечно, научная мысль не изобретет какого-нибудь нового способавоспроизводства человеческих особей, наподобие почкования. Берешь, к примеруребро, как Господь Бог у Адама, и выращиваешь нового человека. Всё травоядно,пристойно. Никаких африканских страстей, никакого огненного сплетения мужскогои женского начал.

Какое счастье, что в этом земном раю меня ужене будет, поежился статский советник.

– Вон он, Шварцвинкель, – показал куда-товверх Кеша.

Высунувшись из коляски, Матвей Бенционовичувидел вдали большой темный конус, на верхушке которого подрагивали огни.

– Что это там, костры? – удивился он.

– Факелы на башнях. Я же говорил,средневековый замок.

С разбитого, ухабистого шляха в сторону непонятногоконуса свернула дорога, узкая, но зато вымощенная гладким камнем.

Это большой холм, поросший лесом, понял проконус Бердичевский. А на самой вершине замок. Теперь можно было разглядетьзубчатые стены, подсвеченные пляшущими язычками пламени.

В следующую минуту фаэтон въехал в лес, изамок исчез. Стало совсем темно.

– Хорошо, что на оглобле фонарь, – заметилпрокурор, чувствуя, как фаэтон кренится набок. – А то не видно ни зги.

На миг представилось: сейчас перевернемся накрутом склоне, покатимся кубарем в чащу – и в какую-нибудь волчью яму,утыканную острыми кольями...

– Ничего, Семен хорошо знает дорогу.

Просека опоясывала холм спиралью, постепеннозабираясь в гору. Деревья с обеих сторон подступали вплотную, словно частокол,и трудно было поверить, что совсем близко, в какой-нибудь сотне шагов, горитсвет и живут люди.

И Кеша как назло молчал.

– Что-то едем, едем... – не выдержал МатвейБенционович. – Долго еще?

Спрошено было без особого смысла, только чтобуслышать человеческий голос, но молодой человек, прежде столь разговорчивый,ничего не ответил.

Экипаж выровнялся и покатил по горизонтальнойповерхности. Сделав последний поворот, дорога вывела на большую площадку,выложенную булыжником. Впереди показалась массивная башня, ворота с двумягорящими факелами. Перед воротами – подъемный мост, под мостом ров – тот самый,в котором, по уверениям портье, обитала болотная гадина...

Бр-р, готический роман, передернулся статскийсоветник. Провал во времени.

Откуда-то сверху донесся грубый, зычный голос:

– Хто?