Нежность - Элисон Маклауд

дней он пошлет открытку Форстеру – первая попытка общения с того несчастного вечера в феврале. «Фрида сейчас снова в Лондоне, ищет квартиру – впрочем, может быть, на нее упала бомба и она погибла от рук соотечественников».

Потом он сам встал и спел негритянский спиричуэлс. Никто из собравшихся до сих пор не был знаком с этим жанром. От выразительного исполнения Лоуренса всем стало неловко, но хлопали с энтузиазмом, чтобы отвлечься от неприятного чувства, и объявили его выбор «чрезвычайно интересным». Обрадованный Лоуренс затянул любимую американскую балладу, уже слишком хорошо знакомую кое-кому из присутствующих, поскольку он и Мэри питали к ней необычное пристрастие.

Рузвельт, сидя в Белом доме, попивает себе чай,

А Маккинли спит в могиле, спит в могиле, баю-бай,

Помер он давным-давно…

– Боже, какой прилипчивый мотивчик, точно пиявка, – шепнула Элинор брату, но в следующем письме Лоуренсу она попросит записать и прислать ей полный текст.

Мою душу омрачает мысль темная одна:

Без меня как поживает моя душечка-жена,

Помер я давным-давно…

Затем встали брат и сестра, Герберт и Элинор Фарджон, и исполнили несколько песен из «чепухового репертуара». Самый большой успех имела песня «Ладошки, коленки и ОП-ПА!».

Слушатели потребовали, чтобы Мэделайн и Перси спели дуэтом, но Перси заявил, что в последнее время утратил музыкальный слух. Он сказал (не слишком убедительно), что их заставляют маршировать под оркестр и что он от этого грохота оглох. У него был тенор. Сейчас голос звучал устало – после того, как он успокаивал малышей в детской.

– Я не умею развлекать, – пробормотал он, слабо улыбаясь. – Дети мне это ясно дали понять только что.

Изгнанник подался к Берти:

– Лукас на себя не похож.

Хотя оба прекрасно знали, что Лоуренс с ним практически незнаком. Он и Перси за весь вечер обменялись только ничего не значащими вежливыми словами, но Лоуренс, как всегда, полностью доверял своему чутью. И это лицо, как бы не дочиста отмытое, эта болячка на губе, точно след невоздержанности в еде и питье, точно что-то нечистое попало к нему в кровь. Он до безобразия поздоровел от лагерной жизни. Это ему не шло170.

Слушатель внезапно согласился с Лоуренсом, чем весьма удивил его. Берти кивнул:

– Да… Он вернулся. Повидал детей. Завтра уходит, вынужденно. Не говоря уже обо всем, что ждет впереди. Однако, как ни смешно, больше всего его беспокоит то, что Сильвия сегодня на прогулке в Квелл отказалась купаться вместе с другими детьми. Видимо, в первый раз. Она вдруг застеснялась и не захотела, чтобы другие видели ее больную ногу.

Перед внутренним взором изгнанника вспыхнула страница рождающегося рассказа – такая, какой он последний раз видел ее в пишущей машинке. «Но для отца все это было невыносимо: в расцвете сил его существование утратило всякий смысл»171.

Он помотал головой:

– Это должно быть очень тяжело для них, ее травма, особенно потому, что он сам такой подвижный.

– Раньше, до того, как… она больше всех остальных детей в этом смысле походила на отца.

Изгнанник осторожно подбирался к событиям двухлетней давности:

– Должно быть, он себя проклинает.

Берти непонимающе поднял брови.

Лоуренс еще понизил голос:

– За эту ужасную историю с серпом.

Берти поправил на носу очки:

– Послушайте, но это же не…

– Ну нет, конечно. Это несчастный слу…

– Перси в то время был в Италии. Это бедняга Роберт Нельсон выронил… Он тогда приехал в гости с семьей. И предложил помочь в саду, покосить отросшую траву. Как я уже сказал, Перси был в отъезде, а Мэделайн не справлялась с садом. Тут ужасно закричала его собственная, Нельсона, дочка по другую сторону коттеджа. Нельсон помчался к ней, бросив косу. Ему и в голову не пришло, что Сильвия, которой тогда было всего шесть лет, выбежит из кухни на помощь подруге. Это ужасно печально, на самом деле. Никто не мог такого предвидеть. А маленькая дочка Нельсона, оказалось, просто увидела ужа.

У изгнанника что-то оборвалось в сердце, словно догоревшее холодное полено упало с решетки камина.

– Понятно.

Берти принял его разочарование за сочувствие:

– Нельсоны после того очень долго не приезжали в Рэкхэм, хотя они с Лукасами старые друзья. Может, это вообще их первый визит с того раза. Конечно, они всячески помогали Мэделайн несколько месяцев, пока Сильвия была в больнице. Бедняга. Это просто трагическое стечение обстоятельств, и никто не виноват, но мне кажется, Нельсон себя никогда не простит за… – он поколебался, тщательно подбирая слова, – за то, что причинил вред ребенку.

За то, что покалечил ребенка. Это слово не обязательно было произносить вслух – оба знали, о чем идет речь.

Лоуренс медленно покачал головой, как бы говоря: «Какая ужасная история».

Нельсон. Виноват Нельсон. Открытие медленно распространялось по мозгу, как солнечное затмение.

На этом следовало бы подвести черту. Написать слово «конец». Перси оказался не виноват. Наконец Лоуренс об этом узнал.

Но сюжет на том не кончался.

Доверяй рассказу, а не рассказчику.

Персиваля Лукаса по-прежнему следовало наказать за его войну, Войну с большой буквы; за пассивность и моральное бессилие перед лицом события, определившего их поколение. Нога не двигалась. Казалось, в его существе зияет огромный провал172. Видимое тело кастрирован, кастрирован следует изменить, чтобы оно соответствовало обитающей в нем невидимой душе.

Так родилась история их парализованного поколения. Родилась в маленьком английском раю Рэкхэм-коттеджа, в 1915 году. Началась с символа, шифровки, обозначающей мужа и отца – солдата, которому Лоуренс подарил жизнь лишь для того, чтобы через несколько страниц предать смерти.

А закончится эта история – наконец-то – в 1928 году, в другом древнем английском лесу, повестью о сэре Клиффорде Чаттерли, парализованном герое войны и «эмоциональном калеке», о его егере Меллорсе, упрямом одиночке, отгородившемся от жизни, и о леди Констанции Чаттерли, которая жаждала любить и быть любимой. Со дней веселья и фейерверков Рэкхэм-Вуд пройдет больше десяти лет. Лоуренс, приближающийся к смерти, сам затерянный в сумрачном лесу, попытается вымечтать своей стране исцеление.

iii

На следующей неделе в Грейтэм приехала на автомобиле с Даунинг-стрит леди Синтия Асквит вместе с Бебом, отпущенным домой на лечение, и маленьким Джоном. Лоуренсы, конечно, приглашали ее приезжать в любой момент, но все же не ожидали ее появления. В свой предыдущий визит, весной, она призналась Лоуренсу, что никогда не видела ничего столь претенциозного, как «Колония».

Она фыркнула при виде библиотеки, где книги Элис, Виолы и друга семьи Фрэнсиса Томпсона