Нежность - Элисон Маклауд

были выставлены на полке под портретом Элис работы Джона Сингера Сарджента – карандашным наброском. Синтия была (тайно) удивлена тем, что такой промежуточный продукт работы художника вставили в раму и вывесили. Впрочем, она воздержалась от замечания, что Сарджент написал портрет ее собственной дорогой мамы и теток в их семейном доме на Белгрейвия-сквер – монументальное полотно, по всеобщему мнению, одно из лучших творений художника.

Лоуренс, нехарактерно для себя, не спешил поддакивать. Он подозревал, что гостья завидует идиллическому сельскому приюту Мейнеллов, их непринужденности и душевному покою. Бедная леди Синтия давно забыла о душевном покое. Беб Асквит был «уже не тот милый прежний Беб» с тех пор, как началась война. У мальчика Джона не в порядке с головой, и лучше ему не становится. Материнство тяжело даже при наличии няни. Синтия хотела только читать, писать и редактировать; выслушивать утонченные идеи и острые политические сплетни. Больше всего ее беспокоили денежные дела, и эту тайну было тяжело носить в себе.

Когда леди Синтия с сыном вышли из машины на квадратном внутреннем дворе «Колонии», их встретил Лоуренс (Фрида уже уехала в Хэмпстед), и Синтии сразу бросилось в глаза, что он еще сильнее похудел – хотя она видела его всего три недели назад в Брайтоне. Пришел Уилфрид Мейнелл – поприветствовать гостей. День выдался жаркий, и Джон после долгой поездки в автомобиле был сварлив и неуправляем.

Отец мальчика отошел от встречающих, не сказав почти ни слова, и принялся ходить взад-вперед по дороге.

– Он разминает ноги, – сказала Сильвия.

Лоуренсу показалось, что Беб не просто замкнут, но сильно занят какой-то мыслью и находится в странном расположении духа. Ему дали отпуск, чтобы поправить зубы, выбитые взрывом. Синтия заранее предупредила письмом, что никто не должен выражать сочувствие Бебу – наоборот, все должны притвориться, что ничего не замечают. Говорить он может, но, предупредила Синтия, довольно невнятно. После приема – первого из намеченных трех – у зубного врача они сразу поедут в Сассекс.

Беб наконец подошел, и Джон сразу накинулся на отца, колотя его по ноге кулаками за какой-то одному Джону ведомый проступок. Беб почти не обратил внимания, а Синтия, присев на корточки рядом с сыном, попыталась его успокоить, но тщетно.

– Не знаю, что хуже, – шепнула она Лоуренсу, – то, что он бьет беднягу Беба, или то, что чуть раньше пинал машину премьер-министра.

Лоуренс посоветовал Синтии отвести сына на кухню хлева и напоить холодной водой из крана.

Оказавшись внутри, Джон настоял на том, чтобы пить прямо из-под крана без помощи матери. Дожидаясь, Синтия подошла к длинному столу и взяла тонкую пачку исписанных на машинке листов. Джон позволил ей только пододвинуть табуретку к крану, чтобы он мог дотянуться до воды. Потом он прокричал, что она должна стоять в гостиной и не смотреть на него, пока он пьет.

– Ты смотришь! – возмутился он.

– Нет, честное слово! – Она отступила на два шага, за угол. Ее сын – маленький террорист, и ей хотелось от него убежать.

Она стала читать рукопись. Лоуренс явно перепечатал ее сам, хотя и не очень хорошо: в тексте было много вычеркиваний и правок. Заголовок он дописал от руки, с вопросительным знаком: «Англия, моя Англия?» К чему относился вопрос – к заголовку или к его стране? Возможно, к обоим.

Она читала первую страницу, когда явился Джон. Чтение так захватило ее, что она не слышала, как сын слез с табуретки у раковины. Он промочил рубашку насквозь, с него капало.

– Погоди минуту, милый.

Она продолжала читать, завороженная.

Сон был все еще сильней яви. Во сне он работал на том берегу ручейка в нижней части сада, прокладывая садовую тропу дальше, к общинной земле. Он срезал слой жесткого дерна и папоротника, обнажив суховатую серую почву. Он был недоволен – дорожка получалась кривая. Он вбил вешки и задал направление – посередине между большими соснами, но отчего-то все выходило неладно173.

Мальчик стоял, пристально глядя на мать. Как он кипит злостью, подумала она. По временам мать и сын друг другу откровенно не нравились. Однако величайшая трудность состояла в том, что мать не знала, как любить его, и ему это было известно.

В багажнике огромного автомобиля премьер-министра лежала лошадка-качалка для детской. Дорогая покупка, сделанная сегодня, возможно, умилостивит Джона или по крайней мере даст выход кипящей в нем дикой энергии. Беб в последнее время ничего не думал о поведении Джона, да и вообще мало о чем думал. По дороге в Грейтэм он смотрел в окно на виды Сассекса так, словно это были декорации из картона и клея. Фантасмагория жизни в окопах перевешивала реальность всего остального.

Сидя в машине рядом с женой на заднем сиденье, он все трогал рот там, где когда-то были зубы, и это внушало жене отвращение. Зубной врач сказал, что делать нечего: раскрошенные пеньки придется удалить. Пока дантист захватывал и дергал, Беб только смотрел в потолок, извиваясь в кресле, но боль почти не отражалась на лице. Контраст между содрогающимся в муках телом и бесстрастным лицом больше всего испугал Синтию. Этого она никогда не забудет. Ее муж где-то далеко и не знает, как оттуда вернуться.

Значит, ей придется одной справляться с ненормальным сыном, нелюбящим и агрессивным ребенком. Однако Джон был пугающе проницателен. Сейчас, в хлеву, он злобно оскалился, видя, как она читает рукопись Лоуренса.

– Мама, ты воровка?

С мокрой рубашки уже натекла лужа на полу.

Леди Синтия почувствовала, что краснеет, и вернула рукопись на место у пишущей машинки. Ей хотелось вытереть сына, но она сдержалась, поскольку знала: до него лучше не дотрагиваться, если без этого можно обойтись. Иначе он напряжется, тело станет твердым, как доска, и он примется кричать или выть, будто его убивают.

Она боялась, что у нее уже не осталось любви для этого маленького злого мальчика, не выражающего никакой нежности или привязанности к матери или даже к жизни, подаренной ему матерью. Она злилась на него еще больше за то, что он заставил ее осознать этот страх – страх, что она не может любить собственного ребенка, что это она ненормальная, ведь временами он кажется ей таким отвратительным, что она мечтает от него избавиться. Но каким образом избавиться, куда его деть – об этом не позволял думать внутренний барьер.

Беб для нее потерян; ее истинный друг Лоуренс, характерно для него, это уже понял. Он бережно объяснил Синтии, что ее муж все еще находится в