Нежность - Элисон Маклауд

Зайдя после этого в дом, он сказал жене все с тем же жидким огнем в голосе:

– Наверное, мне надо пойти, как ты думаешь?

– Думаю, да, – ответила она. – Это будет уместно. Ты как раз им подходишь: ты умеешь ездить верхом и стрелять, и ты такой здоровый и крепкий, и дома тебя ничто не держит…

Ивлин Дотри записался в полк, расквартированный в Чичестере.

На сутки он стал страстным любовником. Ненадолго воскресла прекрасная нежность их первой любви. Но снова исчезла. Удовлетворившись, он отвернулся от жены. А неприязнь к ней осталась, как была. В глубине души он ненавидел жену за то, что она любила его теперь, когда он стал солдатом…

Он был зародышем уничтожения, готовым к тому, что уничтожат его…

Он только и чувствовал, что в лучшем случае будет вынужден убивать, чтобы его не убили… Мы идем убивать, так что давай не будем давать этому красивые имена.

Так он попрощался с семьей и отбыл во Францию178.

Назавтра, закончив черновик, Лоуренс отправил «Англию, мою Англию» – уже без вопросительного знака – своему агенту. Потом убрал пишмашинку. Даже если рассказу дадут ход только в Америке, ради него стоило сражаться с клавишами и кашлем. По крайней мере он выйдет в большой мир. Обретет собственную жизнь.

Изгнанник покинул группу «теперь не мертвых». Совершенно внезапно ощутил, что родился заново как писатель. Он также освободился от Фриды, пусть на время. Погода стояла сухая, и его легким стало лучше. В ячмене пели жаворонки, алые маки пятнали поля красными кляксами, и благодаря усилиям Лоуренса Мэри поступила в школу Святого Павла для девочек.

В глубине души он страшно гордился ученицей, и чтобы показать это, разрешал ей петь все лето напролет и фотографировать сколько угодно, чтобы изготовить фотографический альбом живых картин. Ранним утром Мэри увязывалась за ним в Рэкхэм-коттедж, где он, как обещал, начал приводить в порядок запущенный рай Лукасов. Перси вернулся в армейский лагерь. Сад выглядел неплохо. Мальвы восьми футов высотой качались на ветру. Голубое кружево незабудок обрамляло цветочные грядки.

В те дни и недели, пока Лоуренс работал в саду, разнообразные женщины – подруги Виолы – приезжали пожить в старом коттедже, пользуясь хорошей погодой. Женщины бесконечно занимали Лоуренса, и он был счастлив оторваться от работы, чтобы поболтать, посочувствовать и сунуть нос в чужие дела.

Приехала в гости Элинор и сообщила, что ее невестка Джоан благополучно разрешилась от бремени, но теперь скучает в одиночестве, поскольку Берти, кажется, поселился в театре, пока там идет его пьеса. О Розалинде Бэйнс, сестре Джоан, Элинор не сказала ничего. Даже вскользь не упомянула. Прошло полгода, а он все еще ощущал потерю этой незнакомой женщины, болезненную, как шрам.

Но как с ней познакомиться? Несмотря на все связующие их нити, которые он тщательно укреплял, она так и не приехала.

Он владел только ее историей – историей ее брака. Он снова написал Берти Фарджону, ее зятю, вторично предлагая совместную работу, в основу сюжета которой ляжет распад брака Бэйнсов. Выйдет портрет духовного состояния нации – пьеса или роман. Довоенную Англию будет олицетворять полная душевного тепла, близкая к природе жена, преданная современным мужем, «рационалом», богатым и образованным бесплодным мужчиной, который не умеет заботиться о жене, не способен оценить ее по достоинству. Возрождение нации, писал Лоуренс Фарджону, можно начать только с возрождения мужчин и женщин; с построения истинных отношений, истинных браков, а не социальных договоров. Таким может быть их совместное творение.

Фарджон не ответил.

Однако идея не оставляла Лоуренса.

В Рэкхэм-коттедже Мэри в свободное время от охоты на ужей и кроликов фотографировала. Она снимала, как изгнанник вносит мульчу под розы и сколачивает новую шпалеру. Она запечатлела, как он рубит дерево и косит колючие плети ежевики. Она даже из озорства тайком щелкнула его у стены коттеджа, где он, обратив к миру голую спину, мылся у лохани.

Мэделайн была благодарна за его усилия. Вся семья была ему благодарна.

А главное, поскольку вопрос с учебой Мэри был решен, Лоуренс чувствовал, что вернул долг обитателям «Колонии» и конкретно Уилфриду Мейнеллу.

Он им больше ничего не должен.

В последние недели в Грейтэме («Мне никогда, ни за что не следовало приезжать…») он ощущал себя живым – впервые со времен пешего похода с Котом по Озерному краю, с нескольких часов невинности, по истечении которых они узнали об объявлении войны.

«Радуга» наконец близилась к публикации, скоро ему заплатят, и новый рассказ, «Англия, моя Англия», должны напечатать. Агент разместил его в «Инглиш ривью», не менее, – изгнанник был готов целовать полы в Ковент-Гардене.

Вместо этого он бодро написал леди Синтии: «В октябрьском выпуске „Инглиш ривью“ вы найдете рассказ о Лукасах. Вы, конечно, помните, как мы проходили мимо их сада в ваш последний приезд»179.

Взрывчатка была заложена.

Первый удар взрывной волны получил Э. В. Лукас, Эдвард, литературный брат Перси. Его загодя предупредил коллега, читающий рукописи для «Инглиш ривью». Коллега писал: «Сообщаю с сожалением и строго по секрету: рассказ Д. Г. Лоуренса в нашем октябрьском выпуске будет вам небезынтересен».

Эдвард Лукас просмотрел гранки.

В тот же день в редакции «Инглиш ривью» на Тэвисток-стрит он скандалил и угрожал от имени брата, который, укрытый от мира на армейской базе, ничего не знал. Редакторы хладнокровно информировали Эдварда, что никаких изменений внесено не будет.

Что делать? Брат готовится к битве, к окопам. Его нельзя обременять такой заботой, однако этот рассказ – отвратительная клевета.

Он не бездельник; почему же тогда он не найдет себе постоянную работу? Уинифред заговорила о другой вакансии, куда его могли бы принять. Согласен ли он? Нет. Но почему? Потому что он считает, что место ему не подходит, и не хочет туда идти. Уинифред очень рассердилась. Они тогда жили в Лондоне, и это обходилось вдвое дороже жизни в деревне; ребенка водили на массаж к дорогому врачу; отец Уинифред был явно недоволен; и все-таки Ивлин не принимал предложенную службу. Он попросту сбежал от всего и вернулся в коттедж…180

Детали, присутствующие в изобилии, позволяли немедленно узнать героев, но при этом были чудовищной неправдой – хитроумнейшая клевета. Полнейшее предательство Перси и семьи Мейнелл со стороны Лоуренса.

В кругу друзей и знакомых Мейнеллов Маршаллов очень многие выписывали «Инглиш ривью». Семью следует предупредить. Эдвард поедет в Грейтэм сам, чтобы сообщить новость Уилфриду Мейнеллу.