Вердикт - Джон Гришэм

Кэллисон обратил внимание жюри на то, что этацифра выражает лишь потерю в зарплате. Он экономист, его не учили вэкономических категориях описывать такие неэкономические ценности, какчеловеческая жизнь. Его профессия не имеет отношения к боли и страданиям, выпавшимна долю мистера Вуда, к утрате, понесенной его семьей.

Здесь впервые в ходе процесса в дело вступилмолодой адвокат из команды защиты Феликс Мейсон. Он был компаньоном Кейбла,специалистом по экономическому прогнозированию. К сожалению, выход его был крайненепродолжительным. Он начал с вопроса, как часто в течение года мистер Кэллисонвыступает в судах в качестве свидетеля.

— Это единственное, чем я занимаюсь послеухода на пенсию с преподавательской работы, — ответил Кэллисон. Этот вопрос емузадавали на всех процессах.

— Вам платят за свидетельские показания? —спросил Мейсон. Вопрос был столь же банален, сколь и ответ.

— Да. Мне заплатили за участие в этомпроцессе, так же как и вам.

— Сколько?

— Пять тысяч долларов за консультацию ивыступление в качестве свидетеля. — Никто из юристов не сомневался, чтоКэллисон — самый низкооплачиваемый участник процесса.

Мейсону было не совсем ясно, как тот исчислялуровень инфляции, минут тридцать они совершали экскурс в историю повышения ценна потребительские товары. Если Мейсон и добился своего, никто этого не заметил— победа была ничтожна. Он хотел заставить Кэллисона согласиться, что болеереально исчислять сумму потерь, связанных со смертью Джекоба Вуда, шестьюстамивосемьюдесятью тысячами долларов.

Это, в сущности, не имело значения. Pop и еготщательно подобранная команда согласились бы на любую сумму, потому что онабыла лишь отправной точкой. К ней он собирался добавить стоимость боли истраданий, утраты радостей жизни, дружбы, а также некоторые частные расходытипа расходов на лечение и похороны Джекоба Вуда. А потом он намеревался“добраться и до золотишка” — показать присяжным, сколько денег у “Пинекса”, ипредложить компании раскошелиться на возмещение морального ущерба.

Приблизительно через час Pop торжественнообъявил, что обвинение вызывает своего последнего свидетеля, миссис СелестуВуд.

Присяжных не предупредили, что выступлениесвидетелей обвинения подходит к концу. Это была нечаянная радость. Густаяпослеполуденная атмосфера словно вдруг прояснилась. Некоторые присяжные несмогли сдержать улыбок. Другие просто перестали хмуриться. В ложу жюривозвращалась жизнь, оцепенение прошло.

Нынешний вечер будет для них седьмым вечером,проведенным в изоляции. Согласно теории Николаса, на выступление свидетелейзащиты понадобится не более трех дней. Прикинув, они решили, что к концу неделисмогут вернуться по домам!

За три недели, проведенные в зале суда вплотном кольце адвокатов, Селеста Вуд даже шепотом не произнесла ни слова. Онапродемонстрировала удивительную способность не обращать никакого внимания ни наюристов, ни на присяжных. Уставившись вперед, она смотрела только на очередногосвидетеля. В суде она появлялась исключительно в платьях черного или серогоцвета, всегда в черных чулках и черных туфлях.

В первую же неделю Джефф окрестил ее ВдовойВуд.

Ей было пятьдесят пять, столько же, сколькобыло бы и ее мужу, если бы не рак легких. Очень худая, тщедушная, с седымиволосами. Работала Селеста в районной библиотеке и воспитывала троих детей.Семейные фотографии пустили по ложе присяжных.

Миссис Вуд представила свои письменныепоказания еще год назад, для выступления в суде ее натаскивали профессионалы,нанятые Рором. Она вполне контролировала себя — нервничала, но не суетилась, ибыла полна решимости не сорваться. В конце концов, прошло уже четыре года с техпор, как скончался ее муж.

Они с Рором без сучка и задоринки исполнилисвои роли в соответствии с заранее разработанным сценарием. Селеста рассказалао своей жизни с Джекобом, о том, как счастливы они были, о первых годах ихбрака, о детях, затем внуках, о том, как они мечтали, что будут делать послеего выхода на пенсию. Конечно, на их жизненном пути встречались и ухабы, ноничего серьезного не было, пока Джекоб не заболел. Он так хотел бросить курить,столько раз пытался, но, увы, безуспешно. Избавиться от пагубной привычки онтак и не смог.

Без особых усилий Селесте удавалось вызыватьсочувствие. У нее ни разу не сорвался голос. Pop благоразумно решил, чтофальшивые слезы могут произвести на присяжных неблагоприятное впечатление. Вовсяком случае, глаза у Селесты не были на мокром месте.

Затем Кейблу предложили приступить кперекрестному допросу. О чем он мог ее спросить? Со смиренным и сочувственнымвидом он встал и сказал:

— Ваша честь, у нас нет вопросов ксвидетельнице.

У Фитча была куча вопросов к свидетельнице, нооткрыто задать их в суде он не имел возможности. Выдержав приличествующий вдовесрок, более года после похорон мужа, Селеста начала встречаться с разведенныммужчиной, который был на семь лет моложе ее. Согласно заслуживающим доверияисточникам, они собирались устроить скромную свадьбу сразу же по завершениипроцесса. Фитч знал, что Pop лично запретил ей выходить замуж до этого срока.

В суде присяжным об этом, разумеется, несказали, но Фитч собирался подбросить им эту информацию окольным путем.

— Обвинение закончило вызов свидетелей, —объявил Pop, усадив Селесту за стол.

Адвокаты противоборствующих сторон смерилидруг друга сердитыми взглядами и, сгрудившись возле своих столов, озабоченностали что-то шепотом обсуждать.

Судья Харкин некоторое время изучал бумаги усебя на столе, потом перевел взгляд на усталых присяжных.

— Дамы и господа, у меня есть хорошая новостьи плохая. Хорошая очевидна — обвинение закончило представление свидетелей, и,следовательно, мы прошли больше половины пути. Предполагается, что у защитысвидетелей будет меньше, чем у обвинения. Плохая состоит в том, что, согласносудебной процедуре, участники процесса должны на этом этапе обсудить целый рядвопросов, не предполагающих присутствия присяжных. Мы собираемся посвятитьэтому завтрашний день, скорее всего весь. Мне очень жаль, но выбора у нас нет.

Николас поднял руку. Несколько секунд Харкинсмотрел на него, потом спросил:

— Да, мистер Истер?

— Вы хотите сказать, что завтра мы весь деньдолжны будем просидеть взаперти в мотеле?

— Боюсь, что да.

— Я не понимаю — почему?