Имидж старой девы - Елена Арсеньева

Он прав, конечно… К делу, да, пора… Но Бертран держалдневник Жизели де Лонгпре в руках только несколько минут. Он не успел вчитатьсяв текст, проникнуться его неувядаемым обаянием, отравиться этим тонким, почтинеразличимым ароматом! Он не ощутил себя стоящим воистину между двух миров, какэто произошло со мной… Бертран ничего такого не уловил. А этот человек с лицомкакого-то давно умершего государственного деятеля, похожий на оживший музейныйэкспонат, – он такой же, как я! Нас с ним бьет та же дрожь первооткрывателей.Мы, чудится, больны одной болезнью – только он, чувствуется, хроник, а я как бытолько что подцепила заразу библиофильства. Мы говорим на одном языке, и яникак не могу остановиться:

– Что вы имеете в виду, говоря о голословных обвинениях? Ужне те ли доводы, которые приводит Жизель, упрекая в смерти Жозефины самогоТалейрана?

Мгновение он смотрит на меня, чуть приподняв свои седоватыеброви, потом произносит:

– А что вы имеете в виду, мадам? Неужели бредни о том, будтоименно Талейран дал приказ отравить Жозефину? Ну и каким образом, интереснознать? Подкупив ее повара? Послав ей отравленные перчатки – на манер тех,которыми обезумевшая от ревности мадам де Монтеспан пыталась отравить ЛюдовикаЧетырнадцатого? Кстати, столь почитаемый вами Ги Бретон – этот невероятныйсплетник! – всерьез пишет и о такой ерунде.

– Что касается Талейрана, это не такая уж ерунда! –запальчиво возражаю я, отчего-то страшно обидевшись за Ги Бретона, а вернее, заМориса, от которого впервые услышала это имя. – Конечно, он не подкупал повараЖозефины. Однако он послал ей отравленный букет фиалок!

– Что, немножко аква тофана? – скептически хмыкает мойученый оппонент.

– Ничего подобного! Это был всего лишь водный растворкайенского перца. Выражаясь современным медицинским языком, у Жозефины былаидиосинкразия к перцу. Об этом все знали, никакого секрета тут не было. И запахперца вызвал у нее приступ жесточайшей аллергии. Начался отек горла,некротическая ангина, и этот недуг через три дня свел ее в могилу. Такие случаипроисходят и в наше время! Иногда люди умирают от аллергического отека горла втечение нескольких минут! Жозефина продержалась несколько дней. Возможно, ей быудалось выкарабкаться, не будь она вдобавок ко всему сильно простужена. Именноваш Талейран первый начал распространять слух, что Жозефина так хотела удержатьоколо себя русского императора, что забыла: в ее возрасте следует бытьосторожней, заботиться о своем здоровье, – и поехала кататься с ним в открытойколяске, будучи в легком платье, с открытыми плечами. И вот вам-де инфекционнаяангина! Но ведь причина этой болезни крылась в отравленных фиалках!

– Ну и зачем князю Беневентскому врать? А, ну да, я и забыл:чтобы отвести от себя подозрения в преднамеренном убийстве! – усмехается мойсобеседник.

С трудом вспоминаю: князь Беневентский – это тоже Талейран.Еще его называли Перигор. Многоликое, многоименное такое существо!

– Вы напрасно не верите, месье… простите, как ваше имя?

– Прошу извинить, что не представился вам по всей форме. –«Экспонат» поднимается и отвешивает мне сдержанный поклон. – Пока можетеназывать меня Шарль Дино.

– А я – Кате…

За моей спиной Бертран делает какое-то резкое движение – и яторопливо глотаю то, что, по счастью, еще не успела брякнуть.

– То есть, как вы уже слышали, Алена Есенина, – торопливопоправляюсь я, ужасаясь, что чуть не прокололась самым бездарнейшим образом, иодновременно удивляясь, при чем здесь словечко «пока»? Почему я могу называтьего этим именем всего лишь пока? Да ладно, бог с ним. Главное – продолжить нашнеобычайно интересный исторический диспут! – Так вот, месье Дино, вы напрасноне верите обвинениям Жизели! У Талейрана были веские причины ненавидеть какНаполеона, который отправил его в отставку, недовольный условиями Тильзитскогомира, так и Жозефину. И не только потому, что император в глубине душипо-прежнему любил свою разведенную жену, а она всегда презирала Талейрана зато, что тот побуждал Наполеона к разводу и браку с Марией Луизой. Прежде всегоЖозефина и Талейран были врагами из-за того, что Талейран желал возвести нафранцузский престол графа Прованского, одного из Бурбонов, хотя и не прямогонаследника короны. А Жозефина… а она уверяла, что жив Людовик Семнадцатый, сынкороля Людовика Шестнадцатого! И рассказывала, как сообща со своим стариннымзнакомым Баррасом вызволила дофина из тюрьмы, помогла ему бежать в Бретань,потом в Вандею. Она знала, где искать следы дофина, вы понимаете? Онарассказала об этом императору Александру Павловичу. Русский царь пыталсяубедить Талейрана в том, что на престоле должен быть законный сын короля, а неграф Прованский. Но князь Беневентский слишком много терял, если бы его замыслыпровалились. Он убедил Александра в смерти дофина. А Жозефина, которая обладалаопасной для Талейрана информацией и имела огромное влияние на русского царя,понюхала фиалки, свои любимые цветы, – и умерла. Несколько дней спустя погибМоршан, один из охранников Жозефины. Он был смертельно ранен из-за угланеведомым злодеем. И перед смертью успел признаться Жизели, что нашел человека,который принес отравленный букет. Нашел – и вытряс из него признание. Тотописал пославшего его человека – Моршан узнал его по приметам. Это был Корелли– итальянец, доверенное лицо Талейрана и его секретарь. Моршан был так потрясенсвоим открытием, что не решился сообщить о нем, понимая, что ставит под ударблаго государства, обвиняя Талейрана. Однако после смерти любимой госпожиустроил ссору с Корелли и вызвал его на дуэль, желая во что бы то ни сталоотомстить. Но был так неосторожен, что бросил в лицо Корелли прямое обвинение.И… не дожил до дуэли. Жизель де Лонгпре доверила признание Моршана дневнику, аможет быть, и рассказала кому-то еще. Вы же сами упоминали, что слухи ходили!Потом камеристка поняла, что ее жизнь под угрозой. Она спрятала дневник втайнике, а сама бесследно исчезла. Никто не знает, какова ее дальнейшая судьба…

– Ну почему же никто? – небрежно пожал плечами мойсобеседник. – Я знаю.

– Вы?! – я всплескиваю руками. – Но как… каким образом…

– Я открою вам тайну, мадам, – улыбается месье Дино. – Есливы откроете мне свою.

На секунду меня обдает жаром – и тут же холодом: я воображаю,что этот оживший музейный экспонат каким-то образом проник под мой тщательноналоженный грим. Хотя нет – ему глубоко плевать на ту авантюристку, котораяскрывается под маской Арины Дворецкой и под именем Алены Есениной. Он хочетузнать совсем другое!

– Я по-прежнему убежден, что вам в руки попал не подлинныйдневник Жизели де Лонгпре, а умелая подделка, фальшивка, – говорит он. – Я хочузнать, где вы нашли ее.