Смерть чистого разума - Алексей Королев

Василия Андреевича, «Ездок погоняет, ездок доскакал… В руках его мёртвый младенец лежал».

– Какого Василия Андреевича?

– Жуковского, Владимир Ильич.

– Ах, да. Да, пока что всё это совершенная бессмыслица.

– Согласен, – сказал Маркевич. – Что до нот под номером шестьдесят три, то, как я уже сказал, это «Аида». Вернее, опять-таки инспектор так считает. Он утверждал, что это начало Марша победителей из «Аиды». Признаться, в музыке я полный профан.

– Да? – отозвался Ульянов, погружённый в содержимое «тетрадки» Маркевича. – А я, признаться, очень люблю. Не именно «Аиду» – просто музыку.

И совершенно неожиданно для Маркевича Ульянов вдруг отчётливым голосом запел:

Бог всесильный, бог любви!

Ты внемли мольбе моей:

я за сестру тебя молю,

сжалься, сжалься ты над ней.

– Ну и лицо у вас было сейчас, – засмеялся он. – Не ждали?

– Представить себе не мог. Хотя, припоминаю, что давеча вы напевали что-то после обеда.

– Да, не отказываю себе иногда. Самопроизовольно как-то выходит. Там дальше есть замечательные строки:

Да, в кровавой борьбе в час сраженья,

клянусь, буду первым я в первых рядах!

Но если судьба так решила, я умру,

покрытый славой, за отчизну паду.

Мбда, замечательная мелодия. Не в моём исполнении, разумеется. Кстати, помните ли вы, где и когда состоялась премьера «Аиды»? Во время открытия Суэцкого канала, на котором, как мы знаем, Корвин совсем юным мичманом присутствовал. Так что вполне мог быть среди первых зрителей, да-с. Ну, что там у нас дельше?

– Что-то греческое.

– Да, именно греческое. Девять. И тоже, видимо, стихи. Вы хорошо знаете греческий? Аккуратно переписали?

– Признаться, не очень хорошо, Владимир Ильич. В корпусе мёртые языки преподавали много хуже живых. Но срисовал по возможности аккуратно. Да тут и немного. Но перевести толком не смогу. Ясно только, что это снова цитата.

– Совершенно верно, – ответил Ульянов и, чуть запинаясь, прочёл:

τοι δ’ άνά γάν ’Ασίαν δήν

ούκότι περσονομοΰνται,

ούδ’ ετι δασμοφορουσιν δεσποσύνοισιν άνάγκαις,

Ούδ εΐς γάν προπίτνοντες άρξονται· βασιλεΐα γάρ

διόλωλεν ισχύς.

ούδ’ ετι γλώσσα βροτν. σιν

έν φυλακαΐς· λόλυται γάρ

λαός έλευθερα βάζεΐν,

ώς έλύθη ζυγόν άλκάς.

αίμαχθεΐσα δ’ άρουραν

Αΐαντος περικλΰστα νάσος εχεΐ τά Περσάν

– Интересно. Веледницкий рассказывал, что Корвин не знал древнегреческого и только недавно начал его изучать, – заметил Маркевич.

– В самом деле? Хм. Любопытный способ – начать изучение греческого с Эсхила. Это же «Персы», неужто не узнали? – И Ульянов на секунду задумался, а потом вдруг убрал руки за спину, как примерный ученик на экзамене и довольно громко продекламировал:

А народы Азии

Уж не будут подчиняться

Тем законам,

что им дали персы,

дани уж не будут

Платить персам,

Так как прежде,

Принуждённые к тому

Нуждой рабства, поневоле;

Не подумают они уж

Как подвластные, лежать

На земле простертые:

Ибо мощь царя погибла.

И язык развяжется:

Узы сняты уж с народа,

Так что может он свободно

Говорить, о чем захочет

Кровью упоённые

Пашни острова Аякса,

Омываемого морем,

Схоронили персов силу.

Маркевич рассмеялся.

– Мбда, – сказал Ульянов, почесав шею в районе кадыка. – Эсхилу явно нужен новый перевод на русский. Листайте, листайте.

И Маркевич перелистнул. Было там вот что: Young prince of Tyre, you have at large received The danger of the task you undertake. Hail, sir! my lord, lend ear. Номер же стоял – сто двадцать семь.

– Английский. Давайте, Степан Сергеевич, блесните.

– Последнее предложение подчёркнуто. Дважды, – заметил Маркевич. – Но я переведу, конечно. Это Шекспир. И, кстати, это произносят разные персонажи.

Обдумали ль подробно, тирский князь,

Какой вы подвергаете себя

Опасности, решась на это дело?

Это говорит Антиох. А это уже Марина: Hail, sir! my lord, lend ear. Кажется, это будет так:

Внемлите мне,

Достойный князь, склоните ухо.

– Любопытно, – сказал Ульянов. – А что это за пьеса?

– «Перикл».

– Любопытно, – повторил Ульянов. – Не припоминаю, чтобы читал. Вечно не доходят руки… Так. Что там у нас на очереди?

– Две надписи, заключённые в овал, словно имя фараона. Кажется, это называется картуш. Кстати, такими картушами снабжены только эти две цитаты – по крайней мере из тех, что я успел срисовать. Обе были, сколь я помню, прямо над столом Корвина. Обе – записаны скорописью, вот только систему я не узнаю: это точно не Ольхин. Может, Иванин? Так или иначе, попробуем разобрать. Тем более обе – явно из Священного Писания. Первая, номер шестьдесят один. «Язв ей смрт плач глад огнм сожжен будт». Здорово смахивает на Апокалипсис. И вторая. Двести пятьдесят семь. «Сведт тя умреши смртю язвнх в срдц морстм»…

– Тут я бессилен, – развел руками Ульянов. – Нет, дело не в скорописи, разумеется, а в Библии. Даже в детстве не мог себя заставить читать эту пакость. Придется вам, Степан Сергеевич, прогуляться вниз: я видел её в гостиной – и на довольно видном месте, для особливо набожных пациенток, наверное. Тот шкап, что за камином, там ещё газеты на столике внизу лежат.

– Разумеется, Владимир Ильич, сейчас схожу. Буквально минуту обождите.

Вернулся Маркевич, однако, не быстро.

– Что же вы так долго? – спросил Ульянов. – Я уж заскучал.

– Пришлось покопаться, там, где вы описали, Библии не было. Надо сказать, библиотека нашего доктора – во всяком случае её, так сказать, публичная часть – имеет довольно специфическую ориентацию. Я перелопатил три подшивки Strand Magazine, пару томов Ясинского, «Листопад», несколько номеров «Сигнала» и тут же – какие-то дамские журналы с раскрашенными модами.

– Да-да, – отозвался Ульянов, – я тоже обратил внимание. Что моды – я там видел каталог охотничьих ружей и револьверов. Весьма роскошный, кстати – и с закладочками. Впрочем, Библии в этой компании самое место.

– Кстати, о револьверах, – сказал Маркевич, усаживаясь обратно на кровать. – Помните, я спрашивал, было ли у Тера оружие? Я чуть-чуть слукавил, простите. («Никогда так больше не делайте», – успел вставить Ульянов.) Мне нужно было узнать, не снабжал ли Тера оружием ЦК. Так-то у него был «бульдог» в особой отделке, явно подарочный. Я видел его в почтовой карете в тот день, когда вы приехали. А вечером того же дня Лавров мне сообщил, что у него именно такой