Смерть чистого разума - Алексей Королев
Шрифт:
Интервал:
– О револьвере, Владимир Ильич?
– О чём? – Ульянов, казалось, поперхнулся, хотя давно уже закончил свою трапезу. – Опять?
– О револьвере. У меня больше нет сомнений, что револьвер Лаврова мог позаимствовать только Фишер. Например, по просьбе Тера. Или без просьбы – а потом отдать тому, когда попросил. Иных объяснений происходящему у меня нет. Ого, что это?
– Не знаю, – растерянно сказал Ульянов. Он ещё не опомнился. – Как будто стекло выбили. Это, кажется, в вашей комнате.
– Вот и проверим, действуют ли ещё в нашем мире законы механики, – сказал Степан Сергеевич Маркевич, поднимаясь.
56. Круг чтения цензора Мардарьева
В Иркутскую Магнитно-Метеорологическую обсерваторию
17 июня, приблизительно в 7 часов 15 минут утра рабочие, строившие колокольню, видели огненный чурбан, летевший, кажется, с юго-востока на северо-запад. Сначала раздались два удара (наподобие орудийных), затем – весьма сильный удар с сотрясением. Слышались еще удары. Заметили сотрясение земли. Одна девица упала с лавки (прислуга священника). Население перепугалось. Этот огненный шар видели в КАРАПЧАНСКОМ и слышали удары. День был ясный, и поэтому гром приводил в недоумение публику. В Нижне-Илимском два тунгуса рассказывали, что метеор падением образовал озеро, которое двое суток кипело. Тунгусы были готовы озеро показать, но этому рассказу никто не поверил.
25/VII Кокоулин
* * *
[Между 25 и 28 июля 1908 г. Нескучное]
Дорогой Константин Сергеевич! Я перед Вами оказался форменным свиньей. Взял 1000 р. с тем, чтобы вернуть их через две недели, и не вернул, и не знаю, как скоро верну.
Всё это лето меня преследуют неудачи.
Вот как было дело в Обществе взаимного кредита в Екатеринославе.
Поехал я из Петербурга в апреле. Заявил о желании получить кредит в 10 000 р. под обеспечение имения. На мою просьбу последовало постановление Комитета: принять такого-то в члены Общества с открытием ему кредита в 10 000 р. под вышеназванное обеспечение.
Затем от меня был потребован членский взнос в размере 10 % кредита, т. е. 1000 р. Я выслал 1000 р. При этом потребовался вексель в 10 000 р. Я выслал вексель в 10 000 р. В то же время мой поверенный устраивал залоговое свидетельство у старшего нотариуса. И Общество сделало запрещение на сумму в 10 000 рб.
Все шло медленно, с заминками, но правильно.
Наконец я подписал ещё какое-то обязательство. В это время произошла перемена состава Комитета, и когда уже Общество имело от меня 1000 р. взноса, вексель на 10 т. и сделало запрещение на 10 т., – новый Комитет постановил выдать мне 4000 рб.!
Сначала я думал, что это какая-нибудь ещё задержка. Но потом я узнал, что новый комитет решительно не нашел возможным выдать 10 т. под это обеспечение. Я Вам не могу передать моего негодования. Я шумел, хотел печатать об этом факте в местных газетах, жаловаться министру, – Комитету наплевать: он, по уставу, не обязан никому отдавать отчёт в своих решениях. Но самое милое то, что когда я потребовал обратно мой взнос в 1000 р. и снятие запрещения, – мне отказали. Членский взнос, по уставу, возвращается через 6 месяцев после заявления, а запрещение на имение – есть обеспечение моего членства.
Сколько времени и нервов потратил я на это дело!
Мне не дают обещанных 10 тысяч, не снимают запрещения с имения и не возвращают 1000 р. моих собственных. И я оказываюсь лгуном перед Вами и перед театром, которому должен был выслать деньги.
Теперь приходится краснеть и извиняться.
Жму Вашу руку.
Привет нашим и Вашим.
В. Немирович-Данченко
57. Человек, умерший великой смертью
«Чёрт побери, часы. Часы-то я забыл. Сколько же сейчас времени? Часов восемь, очевидно, никак не меньше».
Такого сильного дождя не было ни разу за минувшие шесть дней. Господи, я тут уже почти неделю, – думал Маркевич, – машинально отмечая, как влага проникает сквозь швы оказавшегося никчемушным дождевика, пропитывает пиджак, предательски просачивается всё ближе и ближе к коже. Да ещё туман. Мало что я так ненавижу как туман. Разве что хлодник, импрессионистов и государя-императора. Такой недельки у меня, пожалуй, ещё не было – даже если считать ту, в декабре, почти три года назад.
Ульянов страшно удивился, когда Маркевич постучал к нему через десять минут после ухода – да ещё и в полной готовности к прогулке на ночь глядя. «Разумеется, как вернётесь – сразу ко мне, Степан Сергеевич. И будьте осторожны, умоляю. Как бы это не засада какая. Ребёнок, говорите?»
Малыш Жакар, казалось, не замечал ни дождя, ни наступавших сумерек. По раскисшей глине тропинки он шёл так же уверенно, как по мощёным улицам Вер л’Эглиз, едва не подпрыгивая время от времени. Штаны на нем были едва ли до щиколотки, ни чулок, ни носков под ними не обнаруживалось, но всё это совершенно не мешало малышу выглядеть совершенно довольным жизнью – и как финальное доказательство этого он извлёк из кармана яблоко и принялся грызть. На Маркевича он даже ни разу не обернулся.
«Кабы не засада. Кабы не засада. Да нет, при всей своей антипатии ко мне – антипатии ли, впрочем? – ему незачем причинять мне вред. Разумеется, допустить можно всё что угодно – например, что ему откуда-то известно про мои подозрения относительно его. Но даже и в этом, совершенно невероятном случае он вряд ли бы привлёк ребёнка. Странное ощущение – быть почти у цели, только не совсем ясно какой. Учитель рассказывал, как во время переписи выжан они с конвоем заехали в какую-то совершеннейшую глушь, о которой даже становой имел крайне смутное представление. В деревне было от силы полтора десятка дворов, но как и полагается у выжан, имелось двое старейшин. По-русски сносно говорил только один из них, но смысл приезда
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!