Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

class="p1">Он принялся собирать свои вещи, швыряя их в кучу.

— И пускай черт раздумывает.

Анна ответила на это горестным стоном, но все же мучительная обстановка немного разрядилась. Аксели встал и попрощался за руку с каждым. Уходя, он сказал еще, с трудом подбирая слова:

— Хотелось бы и вас попросить... Если дети окажутся в беде... То присмотрите... Я, конечно, отплачу... если будет возможность... Ну, а ты смотри, чтоб не позже одиннадцати быть в селе.

Последнюю фразу он сказал Оскару и вышел. На горке у имения барона стоял Преети с ружьем через плечо.

— Вы тут на посту?

— Да вот маленько поглядываю...

— Утром сдайте винтовку Оскару. Ни в коем случае не оставляйте ее у себя дома. И скажите, что вас насильно мобилизовали в гвардию... Ну, прощайте. Постарайтесь как-нибудь оправдаться.

И он погнал коня галопом. От неопытности он должен был уделять много внимания самому процессу езды верхом. Но это помогало отогнать мысли об Элине и детях, леденившие сердце.

IV

В ту ночь свет горел в каждой торппе и в каждой избушке Пентинкулмы. В каждой торппе и в каждой избушке стоял плач. Семьи разбивались. Делились скудные запасы денег и продуктов на отъезжающих и остающихся. Они уже обдумывали, как пойдут с поклоном к господам и хозяевам. Выходили боязливо во двор послушать, как приближается пушечный гром, и посмотреть, как разгорается на северо-западе зарево пожаров. А к утру усилился и странный гомон, приближавшийся по шоссе. На рассвете уже стали различимы отдельные звуки, крики и стук телег.

У Теурю тоже не спали. Хозяин не знал, на что решиться: уйти ли ему в лес или оставаться дома. Хозяйка уговаривала уйти, но он боялся оставить дом.

Все же он был совершенно одет и время от времени выходил во двор послушать далекие шумы и посмотреть на зарево. Возвращаясь, он говорил:

— Да. Вроде бы еще продвинулось.

Хозяйка места себе не находила. Она слонялась по комнатам и смотрела, чтобы ничего ценного не осталось на виду.

— Как быть с этими стенными часами? Может, убрать куда?

— Не думаю, чтоб они этакое...

— Хоть бы еще этот день пережить... Я для себя в душе решила, что в первый же праздник схожу к причастию. Так с этими разбойниками сердце переполнено...

Не успела хозяйка договорить, как в передней раздался стук. Хозяин после некоторых колебаний открыл дверь. На крыльце стоял Ууно Лаурила.

— Пойдем в штаб.

— Что это еще за дела среди ночи? Я до утра не пойду.

— Нет, пойдешь. Приказ штаба.

Хозяйка, услыхав голос Ууно, тоже вышла в переднюю. Она со слезами стала просить, чтобы хозяину разрешили остаться дома. Видно, голос ее, тонкий и скрипучий, едва ли годился, чтобы кого-то упросить и умилостивить. Хозяин отказался идти, но тогда Ууно скинул с плеча ружье.

— Не пойдешь, застрелю на месте.

Хозяин пошел. Он оттолкнул жену, которая впала в истерику, но она с криком побежала за ним по двору:

— Отец... отец... отец!..

Хозяин оглянулся на шедшего за ним Ууно:

— Я о себе не говорю... но если ты все-таки мужчина, так подумал бы вот о ней.

— Живо. Топай вперед.

Не доходя до магазина, дорога Теурю сворачивала в маленький лесок. Здесь Ууно приказал хозяину остановиться.

— Помнишь старые дела?.. Теперь самое время вспомнить.

— По-моему... я ничего не делал неправильно.

Голос хозяина дрогнул, и в нем прозвучала просительная нотка. Ууно же говорил бесстрастно и спокойно.

— Ты ждал этого дня, как лошадь лета. Но нет, слушай, ты этого праздника лахтарей не увидишь.

У хозяина вырвался слабый возглас отчаяния. Он сделал несколько беспокойных шагов, но затем, видимо, понял безвыходность положения и, отступив на обочину дороги, надвинул на глаза шапку. Оборвав «Отче наш» на второй фразе, раздался выстрел.

Ууно подождал, пока тело хозяина перестало корчиться в судорогах, и пошел в деревню. Пройдя немного, он все-таки вернулся и ощупал карманы убитого. Но карманы были пусты, и Ууно, пнув тело ногой, проворчал:

— Так я и знал, чертов скряга...

Услыхав выстрел, хозяйка побежала было в деревню, но вернулась и пошла будить работников:

— О господи... господи... Идите скорее. Отца увели...

Не помня себя, она теперь говорила «отца», хотя раньше никогда не называла его так при них, инстинктивно стараясь выдерживать дистанцию между хозяевами и слугами. При людях она всегда называла его «хозяин». Заспанные работники никак не могли взять в толк, что случилось, и хозяйка, не дожидаясь их, побежала в деревню. Без пальто и с непокрытой головой, задыхаясь и путаясь в длинной юбке, она бежала, не разбирая дороги, не глядя на лужи и грязь. Может быть, она не заметила бы и тела хозяина, если бы не белеющая на его груди рубаха. Она упала перед ним на колени и стала трясти его, словно надеялась добудиться. Умоляющим голосом она все повторяла:

— Отец... скажи что-нибудь... Отец... это я... ну, скажи же что-нибудь...

Скоро она поняла бессмысленность всего этого и, плача, упала на бездыханное тело. Руки ее были в крови. Прижимая их к лицу, она и лицо испятнала кровью.

Едва держась на ногах, она вернулась домой. Работники беспомощно топтались во дворе. Наконец покойника привезли домой и положили в избе на кровать. Только дома, при свете лампы, хозяйка увидела, что у нее руки в крови. Работница принесла ей воды умыться. Хозяина раздели и мокрыми полотенцами обмыли кровь.

Работницы, боявшиеся мертвеца, убежали в кухню. Хозяйка села на стул у кровати и стала плакать над покойником. Она тронула его щеку и прошептала:

— Похолодел... похолодел...

Успокоившись немного, она запела псалом. Это восстановило ее душевное равновесие, и, кончив псалом, она долго сидела тихо, склонив голову набок и вглядываясь в лицо покойника. Потом подошла к двери на кухню и позвала:

— Идите и вы, посмотрите, какая у него ясная улыбка.

Работницы взглянули и хором зашептали, что да, ясная. Хозяйка снова села на стул и заговорила тихим, каким-то робким голосом, отчего слова ее показались несколько сомнительными:

— Я пела псалом... и вдруг словно кто-то прошел там у изголовья... не знаю, что бы это могло быть... но вижу... так, словно кто-то в белом промелькнул... словно должен был сообщить... или мне только почудилось... Но если кто-то... то наш отец... у господа... со святыми...

Хозяйка уронила голову и заплакала, а смущенные работницы тихонько вышли.