Дети луны - Борис Акунин

Алексей заиграл с удвоенной скоростью, отчаянно пытаясьразглядеть сумочку между хаотично мечущимися фигурами. Кажется, она всё ещевисела на спинке.

Вдруг его лихорадочный взгляд упал на круглое лицо Любы,которая танцевала с официантом-Дракулой, но смотрела на пианиста. Кажется,девушка что-то почувствовала – в ее глазах читался вопрос: что с вами?

Она высвободилась. Приплясывая, поднялась на сцену.

– Вы больше не хотите? – шепнула она.

Встала рядом, тоже ударила по клавишам, и с полминуты онииграли в четыре руки. Потом Романов поднялся со стула, благодарно сжал Любелокоть и спрыгнул вниз. Никто из танцующих не обратил на это внимания, ведьмузыка не прервалась.

Слава тебе, Господи! Сумочка никуда не делась.

Он с облегчением опустился на стул, где прежде сидела Алина.Оглядевшись (никто на него не смотрел), потрогал ридиюкль.

И вздрогнул.

Пластины за подкладкой не было!

Позабыв об осторожности, Романов стал шарить в сумочке,прощупал каждый дюйм.

Снимок пропал…

Опешив, прапорщик стал озираться по сторонам.

Да что толку? Фотопластину мог взять любой из этойбеснующейся нечисти!

Он вскочил на ноги. Со сцены спускалась Шахова. Вид у неебыл довольный, даже блаженный. Она с веселым удивлением разглядывала зал, какесли бы лишь теперь услышала музыку и заметила, что начались танцы. Махнулакому-то рукой, грациозно закачалась в рваном ритме рэгтайма.

Надо хотя бы не упустить человека в алых перчатках!

Расталкивая эпатистов, Алексей протиснулся к сцене, где Любауже по второму заходу отбарабанивала электрическую мелодию.

Проскользнул за кулисы.

Увидел складское помещение с высоченным потолком, всезаставленное огромными дощатыми ящиками, в которых, вероятно, хранились так ине проданные фирмой «Бекер» музыкальные инструменты. Театрального реквизита тутбыло немного: пара гипсовых колонн, несколько ширм, пианино с горящими вканделябрах свечами, на стульях – скрипка, труба, фагот.

И ни души.

Таинственный собеседник Шаховой мог удалиться в любомнаправлении: выйти направо, в коридор, или нырнуть в один из проходов междуящиками, которые образовывали нечто вроде обширного лабиринта…

Катастрофа, сказал себе убитый Романов.

SOS!

Полуосвещенная раздевалка клуба. По летнему времениотделение с вешалками закрыто длинной занавеской. За деревянной перегородкойнет гардеробщика. В углу на столике телефонный аппарат-таксометр. Видны дверитуалетных комнат. Запах сигарного дыма.

Два коридора: один ведет к выходу, оттуда тянет сквозняком;по другому коридору можно пройти в зал. Там играет фортепьяно – уже не рэгтайм,а модный танец «ванстеп». Шорох ног, голоса, смех.

Романов бросил в прорезь пятиалтынный, назвал телефоннойбарышне номер. Соединили почти сразу.

– Лавр, это я. Дело плохо. Я виноват, провалил дело.Погнался за двумя зайцами.

Он говорил короткими фразами, все время оглядываясь, не идетли кто-нибудь.

– Громче и яснее, – потребовал ротмистр. – Ятебя почти не слышу.

– Не могу громче.

– Что пластина?

– Похищена.

– Кем?

– Не видел… Там сидели трое: поэт Селен, мим Аспид итанцовщица Люба. Не обязательно они, но им сделать это было проще.

– Как они выглядят?

Алексей в нескольких словах описал соседей по столу. Как раззаканчивал про декламатора («неестественно длинное лицо, темные волосы доплеч…»), когда из зала вышел сам Селен.

– Черт знает что! – пожаловался он. –Единственное приличное место в городе, и то превратили в какой-то дансинг! Невернусь, пока не прекратится этот обезьяний шабаш. Спички есть?

Получив коробок, вышел на улицу.

– …Не устроить ли облаву, пока публика неразбрелась? – спросил Романов, проводив декадента взглядом. – Всехвзять, обыскать…

– Нет, не годится. Перепрятать пластину – дело однойминуты.

Да Алексей и сам знал, что идея не ахти – предложил сотчаяния.

– Что же делать, Лавр?

Князь похмыкал в трубку, помычал:

– М-м-м… Ну вот что. Не убивайся, всякое бывает. Яприму меры. Авось, поправим дело. А ты паси свою фифу и больше ни на что неотвлекайся. Доведи ее до дома, сдай горничной и дуй к нам сюда.

– Ясно…

Деревянная перегородка упиралась в стену, на которой виселозеркало. Разговаривая с ротмистром, Алеша несколько раз механически посматривалв ту сторону. И вдруг, удивившись, сообразил, что не отражается в мерцающейповерхности. В привидение он превратился, что ли? Поневоле покосился на пол –да нет, тень вроде отбрасывается. Еще раз поднял глаза на зеркало и толькотеперь рассмотрел, что оно кривое, как и все остальные в этом кривом королевстве.К тому же волнистая поверхность немного скошена и отражает не перегородку ителефонный столик, а неосвещенное пространство за шторой.

Что-то там, в темноте, шевельнулось. Что-то черное с белым.

Оказывается, у вешалок всё это время находился кто-то изпосетителей или служителей! И разумеется, слышал каждое слово! В том числе прооблаву… Неудивительно, что затих и затаился. Понял: телефонирует секретныйагент.

Этого еще не хватало! Мало того, что опозорился, упустивпластину, так теперь еще и разоблачен? Случайный свидетель непременноразболтает всем, что в кабаре затесался ряженый филер!

Скрипнув зубами, прапорщик хотел перепрыгнуть через барьер,чтобы взять черно-белого за шиворот и под страхом ареста, тюрьмы, мордобоя –чего угодно – заставить его проглотить язык, да вдруг сообразил: зеркало-токривое. Если сам он видит лишь расплывчатое пятно, так и человек, находящийсяпо ту сторону, может разглядеть только нечто бесформенно-желтое. Занавескасплошная, ткань плотная – подглядеть невозможно.

Скорее, пока не поздно, прапорщик шмыгнул по коридору в зали затерялся среди танцующих.

Козловский неспроста выбрал для помощника именно желтуюблузу. Многие из эпатистов отдавали предпочтение цвету лунного диска. Не так-топросто будет неизвестному определить, кто именно из «желтых» разговаривал потелефону.

Алексей сел рядом с Алиной, закинул ногу на ногу.

– Какой-то обезьяний шабаш. – Он кивнул натанцующих. – «Ванстеп» – фи! Не думал, что вашим нравится вульгарнаямузыка.