Смерть чистого разума - Алексей Королев

или шелкового полотна без пышных воланов; этого достаточно, чтобы платье не обрисовывало всех линий тела и в то же время сохранило свою грандиозную гибкость.

Вестник моды. № 30, 26/VII

Несчастный победитель!

Итальянец ДОРАНДО перед лентой, заканчивающей «стадию». Он пробежал 25 миль (почти 32 версты) в 2 часа 54 м. 46,25 сек., и надо было сделать только движение, чтобы перейти ленту, но здесь силы оставили Дорандо, и он упал на землю, подхваченный своими друзьями. Они перевели его через ленту, поддерживая под руки. Тут он окончательно лишился чувств, и долгое время думали, что Дорандо не удастся вернуть к жизни, – до такой степени был истощен этим бегом его организм. Первого приза ему не дали, но он получил почётный кубок из рук королевы Александры. Она и король со всей королевской семьёй присутствовали на Олимпийских играх.

Новое время

Политики

– Миша, какой это народ – шансы?

– Откуда ты это взяла?

– Прочла в газете: «если вспыхнет новая война с Японией, шансы на нашей стороне»!

Сатирикон. № 16, 26/VII

* * *

‹Без точной даты›

Заведующему Этнографическим отделом Музея Александра III

Милостивый государь.

Сейчас только узнал, что Д.А. Клеменца нет в Петербурге и следовательно все мои письма адресованные ему не достигли своей цели. Д. А. мне писал, что я получу 300 руб. на приобретение коллекции среди горцев польской части Татров. Сейчас только мне написал Л.Я. Штернберг, что условия Ваши таковы: сто р. я получаю за свой труд, а двести р. пойдут на покупку предметов. Я согласен на эти условия. Но прошу написать мне, какие предметы более желательны. За 200 р. можно ведь закупить много. Поэтому мне важно знать, чем я должен был бы руководствоваться при выборе своем. Обратить ли внимание на одну часть быта, народную орнаментику, или костюмы. Или же покупать, что удастся, надеясь на дальнейшие ассигнования для составления возможно полной коллекции.

Прошу принять уверения в совершенном почтении

Бронислав Пилсудский

Адрес: Австрия. Lwów.

ulica Turecka 3. м 12

61. Звук капель дождя

Кальсоны у Ульянова были совершенно обыкновенные, мадаполамовые, со штрипками, отечественной фабрикации, точно такие же, вероятно, как у самого Маркевича. Однако вид обитателя комнаты «Харьков» был такой комично-встревоженный, что Степан Сергеевич не обратил никакого внимания на тот факт, что видит вождя русских социал-демократов в исподнем. Судя по всему, не особенно тревожило это вождя.

Другое тревожило.

– Ну? Что?

Минуту спустя Ульянов уже натягивал штаны, смешно прыгая на одной ноге по комнате:

– Непгременно пойдём, Степан Сергеевич! Как это – «один»? Нет, батенька, в таких вещах нельзя полагаться на себя. Я бы и сам не пошёл в одиночку и вас не отпущу. Дело тут не в провокаторе, бог с ним, с провокатором. Нам наше маленькое дельце довести до конца нужно – а что-то мне подсказывает, что ключи от этого дельца сейчас в эсеровских, так сказать, ручонках.

(Фонарик покоился в глубине кармана дождевика. О Таланове и Германе Маркевич не сказал Ульянову ни слова. И в ту ночь, и многими ночами позже он задавал себе вопрос, почему – и до самого конца своих дней так и не нашёл на этот вопрос ответа.)

Они спустились, стараясь не шуметь, хотя лестница и предательски скрипнула – дважды. Но ни Маркевич, ни Ульянов не обратили на этот скрип никакого внимания, потому в гостиной – они поняли это, едва прошли второй пролёт – кто-то был, и судя по надтреснутому, как чирканье спички, покашливанию это был Николай Иванович.

Пробраться на цыпочках прочь из дома не было решительно никакой возможности – да и выглядело бы это чрезвычайно комично. Секунду Ульянов и Маркевич глядели друг на друга, стоя в самом низу лестницы, а потом, не сговариваясь, дружно и тихо сняли верхнюю одежду, повесили её на рога и решительно двинулись в гостиную.

Старик обрадовался им неподдельно.

– Тоже не спится? – сказал он, гостеприимно сбрасывая с дивана – сам он оккупировал розовое с фиолетовым кресло – разбросанные газеты. – Это всё погода. Коли она меняется по пяти раз на дню – какой уж тут сон? Да и вообще – пропадает интерес к жизни. Да-с. Так Лёвушка о себе говорил. О своей болезни. Иногда, совсем редко, да-с. Кофию не желаете? Ну и правильно. От бессонницы не поможет, а, как говорят, горячее на ночь неполезно.

Скляров откровенно зевнул и вообще никак не походил на человека, мучимого бессонницей. Но и к себе он, очевидно, идти не собирался. Ему явно было просто скучно. Он завёл нескончаемый разговор про Ткачёва, с которым был близок, и про Морозова, которого терпеть не мог, про Григорьева и «Набат», про Аксельрода и Турского. По всем этим вопросам и фигурам он желал иметь мнение Ульянова, но едва тот открывал рот, как старик перескакивал на другого, третьего, двадцатого.

Маркевич уже не убирал часы в жилетный кармашек, вертя ими и то открывая, то закрывая – Николай Иванович был совершенно нечувствителен ни к каким сигналам. И только когда он вдруг заговорил о Мартове, Ульянов решительно встал:

– Я, пожалуй, спать. Степан Сергеевич, вы, помнится, меня платяной щёткой грозились выручить?

– Одну минуточку, Владимир Ильич, позвольте только папироску выкурить.

Скляров не зевнул – растворил пасть словно протодьякон, готовящийся возгласить многолетие – и тоже, наконец, поднялся с кресла, собрал и аккуратно сложил на столик газеты и пожелал Ульянову и Маркевичу доброй ночи. Маркевич – теперь он крутил в руке не часы, а «ориентальку» – убедился, чуть вытянув шею, что старик исчез на лестнице, подошёл к ней и дождался скрипа закрывающейся на втором этаже двери «Варшавы». Потом сделал знак Ульянову и решительный шаг к выходу.

– Ну-с, – сказал распахнувший дверь кабинета доктор Веледницкий, поднимая свечу на уровень глаз, – и куда вы это собрались?

* * *

– Знаете что, – решительно сказал Веледницкий, когда Маркевич закончил, – я пойду с вами.

– Это ещё зачем? – спросил Ульянов.

Они не заметили как пробило полночь и половину первого. Веледницкий почти насильно втолкнул их в кабинет, тихо притворив дверь, у которой и встал, словно боясь, что пациенты сбегут. Теперь доктор кутался в халат и прикусывал нижнюю губу с такой силою, что Маркевич на секунду испугался появления крови. Всё время, пока он рассказывал (подробности, касающиеся Тера и его «дела», Маркевич счёл за лучшее пока опустить; «У Фишера есть для Владимира Ильича какое-то сообщение»), Ульянов молчал.

– Потому что, Владимир Ильич, Фишер вооружён. А намерения его не ясны ни мне, ни вам, ни