Смерть чистого разума - Алексей Королев

товарищу Маркевичу. Может быть, он действительно хочет рассказать что-то важное, а может, и нет. У меня есть моя лупара, я сносно стреляю. И я никогда себе не прощу, если с вашей головы упадёт хотя бы волос.

– Абсурд, – отмахнулся Ульянов. – Нет ни единой причины подозревать, что товарищ Фишер собирается доставить нам хлопоты подобного рода. А вот увидев вас, лицо, в записке не упомянутое, вполне может повести себя каким угодно образом. В самом лучшем случае – вообще не явится на встречу, если, допустим, он уже на месте и следит. Или, скажем, передумать и не сказать ничего существенного. Нет и ещё раз нет, Антонин Васильевич. Оставайтесь в пансионе и ждите нас. Мы скоро.

– Степан Сергеевич, взываю к вам! – воскликнул доктор. – Вы обязаны прислушаться к моему совету.

Маркевич смотрел на доктора – очень внимательно.

– Я согласен с Антонином Васильевичем, Владимир Ильич. Вооружённый человек нам не помешает. Что до ваших опасений, то мне кажется, они беспочвенны. Мне показалось, что Фишер настроен весьма решительно – в том смысле, что он действительно знает что-то эдакое и намерен сообщить вам это любой ценой.

– Безумие какое-то, – пробормотал Ульянов, – ходить с собственным конвоем, как царь.

– С неплохим конвоем, Владимир Ильич, – улыбнулся Веледницкий.

– Да, а Николай Иванович? – вдруг сказал Ульянов. Видно было, что сдаваться он не намерен. – Он заметит наше отсутствие, он может поднять шум, он может, в конце концов, увязаться за нами! Вот его присутствие там уж точно не обязательно.

– Не обязательно. – сказал Веледницкий и вдруг подмигнул. – Но на этот счёт у меня есть идея. Старик уже месяц просит у меня снотворное, да я всё отказываю – у него и впрямь сердце ни к чёрту стало. Но один раз поспать ему всё же не повредит. А вы пока собирайтесь. Куда мадам задевала мой дождевик? Погодка – аховая.

И выдернув из аптечного шкапа пузырёк, на белой этикетке которого отчётливо читалось чернильное Tinctura opii, доктор Веледницкий решительным шагом вышел из кабинета.

* * *

– Чёрт знает что такое, я, кажется, порвал брючину.

– Позвольте я посвечу, Владимир Ильич, – сказал Маркевич и, исполнив задуманное, поспешил успокоить своего спутника. – Нет, всё цело, просто испачкались немного.

– Тут повсюду грязно, как в хлеву. Хорошо ещё, дождь закончился. Далеко ещё?

– Пару минут, Владимир Ильич, – сказал Веледницкий и тут же выругался, очевидно угодив ногой в какую-то лужу. Лупара, которую он держал под мышкой и под дождевиком, сильно мешала ему сохранять равновесие.

Они собрались не так быстро, как хотелось Ульянову, но гораздо быстрее, чем планировал Маркевич: настойка опия подействовала не сразу, а не убедившись, что Скляров спит или по крайней мере засыпает, Веледницкий ни за что не хотел покидать пансион. Хозяйкам пришлось частично признаться: Веледницкий сказал, что его срочно вызывает в деревню инспектор Целебан по делу Корвина. Об Ульянове и Маркевиче он умолчал, справедливо решив, что мадам и мадемуазель вряд пойдут проверять ночью комнаты постояльцев на предмет их, постояльцев, наличия в своих постелях.

«Летучая мышь» скорее помогала им не бояться, чем на самом деле освещала путь (фонарик Маркевич, во избежание расспросов, потихоньку оставил в своей комнате, пока все собирались), но Веледницкий ориентировался здесь свободно и в полной темноте. Они сделали порядочный крюк, чтобы не идти мимо Ротонды, а потом доктор решительно шагнул в заросли мелкого ивняка, за которым, впрочем, оказалась вполне отчётливая тропинка – вот только отчаянно грязная и захламлённая ветками.

Маркевич остановился и, оглядевшись в тусклом свете фонаря, подобрал с земли не слишком толстый, но прямой и довольно крепкий на вид сук и протянул его Ульянову. Тот не стал отнекиваться.

С подспорьем дело пошло веселее. Не прошло и пяти минут, как Веледницкий резко остановился, поднял руку и довольно громко сказал:

– Всё, пришли. Осторожнее, товарищи, а то сверзимся в пропасть.

Ульянов налетел на спину доктора, Маркевич – на спину Ульянова, успев подумать, какое прекомичное, как в синематографе, зрелище они представили собой какому-нибудь зрителю, если только какой-то зритель мог что-то разглядеть в этой темноте.

– Ну-с, подождём, – сказал Ульянов, переводя дух. – Как вы говорите, называется это место? Лавочка влюблённых? Что за идиотское название!

– Скамья неподсудных, – ответил Веледницкий, не отрываясь от изучения мокрой брючины. – Якобы так назвал влюблённых Гейне. Или Гёте, чёрт их разберёт[38].

– Всё равно идиотское, – упрямо сказал Ульянов. – Потому что вымученное. Народ никогда не даст месту такое имя. Народ, каким бы серым и забитым он…

…Свет, куда более сильный, чем тот, что исторгала «летучая мышь». Чвоканье выроненной от неожиданности Ульяновым палки. Тихое крепкое слово, одними губами брошенное доктором Веледницким.

– Как интересно, – сказал инспектор Целебан, входя в круг света. В руке у него был револьвер, но более всего он выглядел сейчас как заправский путешественник, вынужденный провести ночь в горах: на плече моток верёвки, на ногах – грубые, но явно недешёвые ботинки и даже шляпа была у инспектора – с пером. Но фонаря в руке не было, а это означало, что инспектор не один. Но ни Маркевич, ни Ульянов, ни Веледницкий не успели подумать, кто это мог быть, потому что Шарлемань, хрустнув под ногами валежником, тоже вошёл в круг – в компании никому не известного господина в клетчатой паре и клетчатой же английского стиля кепи. Неизвестный был мал ростом, худощав и крепок, двигался словно конькобежец на катке – плавно и быстро, смотрел цепко и, казалось, одновременно ни на кого и на всех разом, и хотя никакого оружия в руках не имел, не оставлял никаких сомнений в своей профессии. А если вдруг у кого-то оставлял, то тут же их развеял:

– Господа, положите оружие на землю, – голос у него был неожиданно низким для человека его статей.

Маркевич впервые видел у Веледницкого такое лицо – холодное и злое, неприятное даже в этом мраке. А может быть, именно потому и неприятное. Лупару клетчатый передал Целебану.

– Остальные безоружны, – сказал Веледницкий, и Маркевич убедился, что злость овладела не только лицом доктора. – Кто вы такой?

– Этот господин со мной, доктор, – сказал Целебан. – Вы окажете всем – и в первую очередь себе – большую услугу, если будете выполнять его распоряжения. Ну и мои, разумеется.

– Вы сказали «как интересно», – сказал Ульянов, вытирая брючину пучком травы. – А что именно вам интересно?

Целебан подумал с секунду и всё-таки убрал револьвер:

– Мне интересно, что делают три русских иммигранта – один из которых, замечу, вооружён – в непосредственной близости от места секретной полицейской операции,